Военные мемуары. Спасение, 1944–1946

Гитлер, уж коли начатое им дело было обречено, несомненно желал, чтобы завершилось оно не иначе как апокалипсисом. Мне приходилось слушать в эти дни немецкое радио, и меня поражал неистовый, истерический пафос его передач. Героическая и похоронная музыка, бессмысленные выступления участников боев и представителей трудящихся, бредовые речи Геббельса, в исступлении твердившего о конечной победе Германии, — все это окутывало каким-то фантасмагорическим туманом переживаемую немецким народом трагедию. Для истории я счел своей обязанностью закрепить в памяти людей чувства, которые могли испытывать по этому поводу французы. Выступив 25 апреля по радио, я заявил: «Когда-нибудь философы и историки найдут причины этого неистовства, ведущего к полному уничтожению великого народа, безусловно несущего на себе вину и обязанного во имя справедливости понести наказание, но соображения высшего порядка не допустят его гибели. Нам же в данный момент не остается ничего иного, как с удвоенной энергией, вместе с союзниками, драться с этим народом до полной победы».

Не лишним было задать себе вопрос, не попытаются ли нацистские лидеры продолжить борьбу в естественном убежище, которым могли послужить для этой цели баварские и австрийские Альпы. Донесения разведки давали повод предполагать, что немцы укрыли там огромные запасы военного снаряжения, боеприпасов и продовольствия. Замеченное передвижение колонн плохо одетых людей указывало, судя по всему, на то, что они сгоняют в эту огромную крепость пленных, депортированных и лиц, отбывающих трудовую повинность, которые могли бы сыграть роль заложников. Нельзя было исключать, что Гитлер попытается воспользоваться этим последним политическим и стратегическим шансом.

Не получится ли так, что в этих горах оборонительные бои — под личным командованием фюрера — всех сохранившихся у него сил позволят ему надолго затянуть войну? В этом случае советским войскам и войскам западных союзников придется действовать уже не на двух удаленных друг от друга фронтах, а бок о бок, на одном участке фронта, со всеми трениями и спорами, свойственными соседям. Не приведут ли к многочисленным разногласиям поведение русских в странах, расположенных на Висле, Эльбе и Дунае, претензии американцев — в Индии, Индокитае и Индонезии, а англичан — на Востоке? Задержка в результате затягивания войны поставок продовольствия во Францию, Голландию, Италию, голод и нищета, которые обрушатся на население Германии, Чехословакии и Балканских стран, — не вызовет ли все это социальных взрывов и не бросит ли всю Европу в пламя революции? Не станет ли всеобщий хаос последним шансом Гитлера на спасение или, по крайней мере, его местью будущему»?

В то время как наша 1-я армия вместе с союзниками с боями продвигалась в глубь Германии, другая часть французских войск проводила на Атлантическом побережье самостоятельные операции. Речь шла о ликвидации укрепившихся в этом районе вражеских плацдармов. Я думал над этой проблемой уже не первый месяц, но теперь надо было спешить — дни войны были сочтены.

Самым легким решением, несомненно, было не предпринимать на этом участке фронта активных действий, ибо с капитуляцией Германии проблема разрешится сама собой. Но на войне тактика меньших усилий всегда может обойтись очень дорого. Здесь, как и повсюду, требовалось наносить удары. Наши успехи на Атлантическом побережье положительно сказались бы на общей ситуации. Вместе с тем, если предположить, что Гитлер продолжит борьбу в Альпах в Баварии и Австрии, наша армия непременно должна участвовать в этой битве в полную силу. Следовательно, предварительно необходимо покончить с этими злосчастными вкраплениями врага в нашу территорию. Во всяком случае, я не был намерен терпеть на французской земле боеспособные немецкие части до самого окончания войны.

Мои чаяния разделяли бойцы «Армейской атлантической группы» — 70 тыс. бывших партизан, которые вместе с полками из Алжира, с Антильских островов, из Черной Африки и из Сомали, пришедшими в свое время к ним на помощь, не желали расстаться с оружием, не оставив последнего заметного следа на завершающем этапе войны. Более чем кто-либо этого не желал их командующий генерал Лармина. Начиная с 14 октября, когда я поставил его во главе «Сил Запада», он горячо взялся за организацию, обучение и экипировку этой полной энтузиазма, но разношерстной и плохо вооруженной толпы, из которой ему предстояло сформировать армию. И ему это удалось в той мере, в какой вообще это было возможно в тех условиях. Зная, чего он хочет, генерал Лармина, профессиональный военный, всегда переполненный идеями и задумками, суровый, но человечный и великодушный командир, неудобный, но непоколебимо преданный подчиненным, создал из имеющегося у него под рукой сырого людского материала три полноценные дивизии, необходимые резервы, авиационные и артиллерийские подразделения, армейские службы, готовые к выполнению боевых задач и очень скоро доказавшие это.