Военные очерки и фронтовые корреспонденции

Старик Залевский с товарищами прятался в плавнях. Оккупанты обнаружили их. Началась малая, но жестокая война. Плавни могут многое рассказать об этих многонедельных боях горсточки отчаянных стариков с фашистскими псами. Плавни побурели от крови.

Кто мог, старался уйти к нашим. Стоило только переплыть Днепр. О "том береге" мечтали. "Тот берег" был символом свободы и жизни. Но не все могли достичь "того берега". Прятались здесь. Жандармы дымом выкуривали их из подвалов, сжигали дома непокорных, убивали, расстреливали - люди не покорялись. Они хотели жить в своем городе. Жить или умереть в нем.

Изгнав людей из их жилищ, оккупанты приступили к систематическому грабежу пустого города. Мы видели города разрушенные, изуродованные и даже начисто сожженные врагами. Теперь мы увидели город, начисто обворованный.

В городе буквально нет ни одного не разграбленного общественного и частного дома. Ни одного.

Сегодня, в первый день освобождения города, уцелевшие жители после четырех месяцев изгнания явились в свои дома. Мы увидели картину чудовищного разгрома. Все мало-мальски ценное - мебель, одежда, даже посуда - похищено оккупантами. Все остальное перебито. Пух из перин. Обломки зеркал. Ножки разбитой табуретки, обрывки книг. Всеразбито, загажено. И так буквально в каждой квартире города. Мы заходили в десятки домов, видели выпотрошенные внутренности квартир. Мы встретили Анфису Ивановну Максимову. Она плакала не над крушением годами сколачиваемого дома - она плакала от обиды. Враги растоптали дорогие ей и ненужные им вещи. Мы видели старуху, она прижала к груди растрепанный семейный альбом и пучок бумажных цветов - все, что она нашла у себя дома. Мы шли по разграбленным улицам, усыпанным обломками стекла и зеркал, и видели выброшенные оккупантами из домов детское креслице, чучело птицы и другие вещи - такой картины грабежа и разгрома нам еще не приходилось видеть.

Враги успели начисто ограбить город и его граждан - сжечь город они не успели. Они сожгли вокзал, взорвали завод имени Петровского, хлебозавод, электростанцию, мельницу - они сожгли бы все, если бы неожиданный и стремительный удар наших войск не вышвырнул громил из города.

Бойцы гордо проходят по улицам этого маленького, но красивого, приветливого и какого-то очень уютного города. Бойцы могут сказать: "Мы спасли вам ваш театр, ваши больницы, ваши общественные здания, ваши чудесные уютные дома". Но бойцы ничего не говорят - они уходят дальше, на Николаевское шоссе.

Затихают пожары. В город возвращаются люди. Еще в разбитых окнах тонко свистит ветер, еще хлопает оторванными ставнями, еще падают тут и там с шипением головешки, распространяя горький чад вокруг, - но в городе уже возникает жизнь. Властей еще нет, но на улице уже промаршировал отряд милиции во главе с майором Кук. Подле развалин собираются люди. Еще час тому назад совершенно мертвые, пустынные улицы наполняются людьми.

Возле парка стоит старик и смотрит на деревья. Много срублено гитлеровцами.

- Что рассматриваете, дедусь? - спрашиваем его. Он молчит. - А где ваш дом, диду?

- Нема дома. Спалили.

- А семья где?

- И семейства нема. Угнали.

- Ну, хоть имущество какое осталось?

Он не отвечает, все всматривается старыми, больными глазами. Вдруг он восклицает радостно:

- Цел, цел! - и довольно улыбается в усы.

- Кто цел?

- Дуб наш цел. Знаменитый херсонский, - и он показывает нам дуб. - Все срубили, все сломали, - говорит он, - а дуб цел. Нет, нас, стариков, не сломишь, не вырубишь. Мы - дубы. Он мне ровесник был, а может, и старше.

Мы стоим на вышке здания торгового порта - отсюда отлично видны и город и река. Вот он, Херсон, чудесный, теплый, прекрасный наш город, - теперь навсегда наш. Вот он, Днепр, - могучий, вольный, широкий, наш до самого моря, навсегда наш.

1944 г., март

ВЕСНА НА ЮГЕ

Я не знаю, что это было, - мечта, вера, уверенность, знание. Но даже в самые горькие дни отступления мы ни на минуту не сомневались: мы вернемся. Мы вернемся к тебе, Одесса. Мы увидим твои лиманы, Николаев. Мы еще будем пригоршнями пить воду из Южного Буга.

Нет, я не обижу наше чувство. Слово "вера" к нему не подходит. Этого слова мало. Сила нашей правды - вот что жило всегда в нас. Грозная сила правды. Правда не могла не победить. Правда нашего дела.

Убежденно пели мы в те дни:

Нас опять Одесса встретит, как хозяев,

Звезды Черноморья будут нам сиять,

Славную Каховку, город Николаев,

Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать

Эта песня родилась у нас на фронте в дни, когда мы отступали. Ее потом стали петь на всех фронтах, но она всегда оставалась песней южан по преимуществу. В промерзших блиндажах обороны на Миусе пели ее. По дорогам отступления на Дону и Кубани пели ее. В горящем Новороссийске вспоминали Николаев. Обороняя Туапсе, защищали Одессу и наше право прийти туда. И тут и там было Черное море. И тут и там были наши люди.

Казалось: невыносимо долог и тяжек путь от Туапсе до Одессы. На карту было трудно смотреть. Далеко. Но мы прошли этот путь. Мы его прошли.