Дымша потел от страха и прикладывался к заветной фляжке; Марчевский, все так же охраняемый человеком в штатском, сидящим на стуле под дверью его комнаты, читал, лежа на кровати. Время от времени он ловил себя на том, что не понимает смысла строк, по которым пробегали его глаза. Выхин неприкаянно болтался из угла в угол узкой, как пенал, комнаты; Тараканов, пристроившись у окна, смотрел на зеленые кроны деревьев парка. У всех отобрали оружие, ключи и печати от сейфов, личные номерные знаки.
Ближе к обеду в комнату Тараканова без стука вошел Шмидт. Прислонившись плечом к косяку, обвел бледно-голубыми глазами скудную обстановку жилья Владимира Ивановича и без лишних слов приказал:
— Пошли!
Тараканов послушно вышел следом за ним в коридор, опустился на первый этаж. Он ожидал, что пригласит в кабинет начальника, но гауптман подтолкнул его к лестнице, ведущей в подвал.
Со скрипом открылась тяжелая дверь, около которой стоял вооруженный охранник. Они вошли в подвальное помещение, гулкое, освещенное сильной лампой, стоявшей на небольшом столе, за которым расположились Ругге и два приехавших из Берлина офицера. За их спинами в отдалении развалился на стуле человек в белом халате с докторским саквояжем на коленях. Из-под халата виднелся воротник немецкого мундира. Это Владимиру Ивановичу очень не понравилось. Шмидт указал на табурет, доставленный шагах в пяти перед столом.
— Сядьте!
Тараканов уселся. Сильный свет лампы неприятно резал глаза. Он невольно прищурился. Подполковник и приехавшие из Берлина внимательно следили за каждым его движением.
— Скажите, Тараканов, вы здоровы? — небрежно поинтересовался один из приехавших. Знаков различия на его погонах Владимир Иванович рассмотреть не успел — мешал бьющий в лицо свет.
— Да. Вполне здоров. В роду не было ни сумасшедших, ни алкоголиков.
— Прекрасно. Вы трезвы?
— Да, господин офицер. Абсолютно трезв.
Краем глаза Тараканов заметил: Шмидт взял в руки гуменшляу — резиновую палку, излюбленное орудие эсэсовцев для расправ с заключенными. Поигрывая ею, он начал прохаживаться позади сидевших за столом, словно ожидая сигнала броситься на допрашиваемого.
— Вам надлежит полно и правдиво ответить на заданные вопросы. Если ответы нас не удовлетворят, то согласно приказу начальника полиции безопасности и СД от 01.07.1937 года вас подвергнут усиленному допросу. Доводить до таких крайних мер не советую. Готовы отвечать?
Глухо зарычала овчарка Ругге, видимо поудобнее устраиваясь у его ног. Слепящий свет бил по глазам, из ума не выходила резиновая палка в руках рослого Шмидта. Западня!
— Да, я готов, господин офицер. — Тараканов старался изо всех сил, чтобы голос не дрогнул.
— У вас есть связь с советской разведкой?
— Нет.
— С английской? Интеллидженс сервис?
— Нет.
— С французской, Сюртэ женераль?
— Нет.
— Лжете, Тараканов! — голос немца был бесстрастно спокойным, ровным, и от этого становилось еще более жутко. — Мы установили, кто вы такой. Больше нет смысла прятаться за чужим прошлым. Вы — Сомов! Несколько человек, в том числе во Франции, опознали вас по фотографиям и дали показания.
Шмидт, неслышно ступая, вышел из-за спин сидевших за столом и, помахивая дубинкой, направился к Тараканову. Неожиданно из глаз Владимира Ивановича выкатились две крупных слезы, подбородок задрожал, губы скривились, он мешком сполз со стула, бухнувшись на колени перед столом.
— Простите за ради Христа! Простите… — размазывая по лицу сопли и слезы, запричитал он. — Не сам, видит бог, не сам придумал! Не виноват я, правда!
Подскочивший Шмидт схватил его за ворот пиджака и, рывком подняв, усадил на стул. Встряхнул, приводя в чувство.
— Дайте воды, — приказал второй из инспекторов.
Стуча зубами о край стакана, Тараканов, давясь и икая, сделал несколько судорожных глотков.
— Ну! — отобрав стакан, ткнул его концов палки в спину Шмидт.
— В тридцать восьмом… — всхлипывая, сказал Владимир Иванович. — Партизаны тогда были… Приказали сменить фамилию… Дефензива новые документы дала… Как бог спят! — он истово перекрестился.
— Почему меняли фамилию? — так же бесстрастно продолжил допрос немец.
— Как же, красные убить хотели… — вытер нос тыльной стороной ладони немного успокоившийся Тараканов. — Я отказывался, говорил: нельзя мне, русскому дворянину…
— Вы дворянин? — прервал его второй инспектор.
— Да… При Дмитрии Донском был такой князь, победивший татар на Куликовом поле, из орды выехал на Москву Осман-Челеби-мурза. От него пошли Ртищевы, а от них Арсеньевы, Павловы, Кремницкие, Ждановы, Яковцевы и Сомовы…
— Не нужно родословной! Почему не указали о смене фамилии?
— Боялся… — некрасиво скривив лицо, снова всхлипнул Владимир Иванович. — Честное слово, боялся!
— Чего боялись? Или кого?
— Красных. Вдруг узнают? Они меня к смерти приговорили…
Тараканов хотел привстать, но свалился на пол от сильного удара резиновой дубинки. Нагнувшись, Шмидт прихватил его за пиджак, намереваясь приподнять, чтобы ударить еще сильнее обвисшее тело, но Ругге знаком остановил его.