Военные приключения. Выпуск 3

С этими словами он подобрал с земли одно из многочисленных валявшихся там ружей.

— Вперед! — И стальной еж каре со штыками-иголками быстро покатился на начинающих терять запал янычар. Тяжелая русская конница, на рысях пришедшая к месту сражения, ударила по туркам с тыла. Те побежали. Не отставая, пехота на плечах отступающих ворвалась в укрепление, где его защитников уже добивали егеря Воронцова. Фортуна круто повернула свое колесо, и многие из тех, кто еще пять минут торжествовал победу над гяурами, так и не узнали, что уже в эти мгновения они были обречены, поскольку у них в тылу уже были русские снайперы.

По взятии этого укрепления османы почти уже и не сопротивлялись — началось повальное бегство. Турок долго и успешно преследовал кавалерийский отряд генерала Игельстрома. Уже у Дуная, когда неприятель, переполняя лодки, массами тонул, к реке вышел подоспевший в последнюю минуту корпус Баура, с ходу открывший ружейный и артиллерийский огонь. Егеря, как всегда, и на этот раз стреляли метко.

В этом бою роты Воронцова вообще отличились знатно — именно они, взяв на штык турецкое укрепление, отбили 40 орудий и два знамени, захваченные янычарами в ходе атаки на корпус Племянникова.

В ознаменование данных заслуг Воронцов семнадцатым во всей русской армии получил Георгия II степени. Вскоре он был произведен в полковники и назначен командиром 1-го гренадерского (лейб-гренадерского) полка, которым он командовал до своего выхода в отставку в 1776 году.

В 1788 году он поступает на дипломатическую службу и долгие годы будет Чрезвычайным российским послом в Лондоне. В 1806 году он окончательно расстался с государственной службой и вел частную жизнь. Умер он на восемьдесят восьмом году жизни, пережив многое и многих, многое и забывая, но всегда помня, как сквозь пороховой дым и визг картечи он вел веривших в него людей к победе.

Охота на Гергея

Бурный 1848 год. Год революций и надежд, ожиданий и разочарований. Европа клокочет. Русским же посольствам, разбросанным по западноевропейским столицам, из Петербурга поступает циркуляр:

«…ни в Германии, ни во Франции Россия не намерена вмешиваться в правительственные преобразования, которые уже совершились или могли бы еще последовать… Пусть народы Запада ищут в революциях этого мнимого благополучия, за которым они гоняются. Пусть каждый из этих народов по своему произволу избирает себе тот образ правления, который признает наиболее ему свойственным, Россия, спокойно взирая на таковые попытка, не примет в них участия, не будет противиться оным… Она (Россия) не потерпит, чтобы чужеземные возмутители раздували в пределах ее пламя мятежа, чтобы под предлогом восстановления исчезнувших народностей покусились отторгнуть какую-либо из частей… единства Империи. Если наконец из хаоса всех политических переворотов, всех возбужденных ныне вопросов и взаимных прав, всех противоположных стремлений суждено возникнуть войне, то Россия в свое время рассмотрит, соответственно или нет ее выгодам вмешиваться и до какой именно степени в распри между тем и другим государством, тем и другим народом».

Но обстоятельства изменялись с завораживающей быстротой, и 28 апреля 1848 года последовал манифест: