Военные приключения. Выпуск 4

— Чего тебя на палубу понесло?

— Комиссар… должен быть… с людьми, — разделяя слова, ответил Алтунин.

В голове у него гудело, и он никак не мог понять, где источник этого гула — за бортом или в нем самом. И слова командира долго не мог осмыслить, смотрел на него вопросительно и молчал. Потом он подумал о качке, которая стала какой-то странной: под волну корабль шел стремительно, а выбирался из-под нее словно бы нехотя, принимая на себя тонны воды. Так могло быть в том случае, если якорь висит на глубине и действует как подводный парус.

— Якорь-цепь? — спросил Алтунин.

— Да. Сорвало со стопоров. Вытравилась вся до жвака-галса.

— Поднимать надо.

— Лебедка вышла из строя. — Дружинин помедлил, улыбнулся и не удержался от ехидной шутки, на которые был горазд в любых условиях: — Ты лежи. Это мы как-нибудь сами, без политобеспечения.

— Что будете делать?

— Доложил командиру отряда. Но сроки, сроки, можно ли задерживаться? Думаю, придется отдать жвака-галс.

— Хотите подарить океану якорь?.. Лишаете людей возможности поверить в себя…

— О чем ты говоришь?

— О вымбовках.

Это не требовало объяснений. У вымбовок одно назначение, ими пользуются, когда нужно вращать шпиль, вручную выбирать якорь-цепь.

— В такой-то шторм? — удивился Дружинин. — Ты лежи… — В голосе командира уже слышалось раздражение. — Якорь — дело командирское, не замполитовское.

Командир быстро вышел. Некоторое время возле Алтунина сидел корабельный фельдшер старшина 2-й статьи Куприянов, потом ушел, решив, что замполит заснул. А он лежал и маялся. Его все-таки немного поташнивало, и он боялся, что это от сотрясения мозга. Но это могло быть и от качки. Такой шторм кого хочешь умотает. Он прислушивался к себе и в то же время думал о странном перекосе в сознании иных командиров-воспитателей, перекосе, который он про себя называл «болезнью мирного времени». Выражалась эта болезнь в растущей робости перед возможными опасностями, в боязни, как бы чего не вышло. Ушибется матрос или, не дай бог, упадет за борт — с командира голову снимут. По может ли моряк бояться шторма? Прятаться в трюме только потому, что по палубе гуляют волны? Надо обеспечить безопасность, но надо выходить на палубу. Пехоту обкатывают танками. И матроса надо «обкатывать». Штормовой волной. Чтобы мужал, укреплял веру в самого себя…

Коридор был пуст. Шатаясь то ли от качки, то ли от навалившейся слабости, Алтунин прошел по коридору. У трапа запнулся, чуть не упал, торопливо оглянулся, боясь, что кто-либо увидит его таким. По трапу поднимался с трудом, подтягиваясь на руках.

В рубке было светло. Сначала Алтунин подумал, что уже утро, но свет был неровный, колеблющийся. Он подошел к иллюминатору, возле которого стоял Дружинин, увидел из-за его плеча стальной бок волны, нависшей над бортом, блестящую в свете прожектора палубу и шестерых матросов, приросших к вымбовкам у шпиля. В следующее мгновение волна накрыла бак и схлынула, исчезла в темноте. Шестеро матросов все так же медленно ходили вокруг шпиля, словно и не было никаких волн.

— Спасибо, Сергей Иваныч! — сказал Алтунин.

— За что спасибо? — спросил Дружинин, даже не обернувшись, словно заранее знал, что замполит встанет.

— За вымбовки.

— Думаешь, твоя идея? Остаться без якоря в самом начале похода? Позорище. Из-за нас отряд совершил поворот «все вдруг». Время теряем, а ты говоришь…

— Тогда за урок спасибо, за педагогику. После вымбовок эти ребята будут кандидатами в круглые отличники. Переборов такое, они преодолеют все.

Дружинин ничего не ответил, прижавшись лбом к стеклу, старался разглядеть что-то на баке. Внизу все тем же медленным хороводом ходили матросы, и было в этом их размеренном движении нечто упрямо непреклонное, уверенное. Позванивала рында на баке. Сквозь шум волн слышалось погромыхивание выбираемой якорь-цепи.

— Кто там, не разберу? — спросил Алтунин.

— Боцман, машинист и твои «четверо Володей» из второго кубрика.

— Жаль.

— Что жаль?

— Володя Войханский — редактор стенгазеты. Как же он о себе писать будет?

— Было бы о чем, а желающие написать найдутся. — Дружинин обернулся, добавил строго: — Идите-ка вы, Николай Иваныч, отдыхать. А то как бы не пришлось докладывать командиру отряда о вашем конфузе.

Спустившись в свою каюту, Алтунин лег и попытался уснуть. Но не спалось. Он прислушивался к шторму, ловя в переполняющих каюту шумах глухое постукивание якорной цепи, и думал о главном боцмане мичмане Зубанове, машинисте Дронове и о «четверых Володях», шагавших сейчас вокруг шпиля и, по сути дела, спасавших честь корабля. Потому что потерять якорь не только накладно, но еще и стыдно для моряка.

«Четырьмя Володями» Алтунин окрестил их незадолго до этого похода, когда вступал в должность замполита. Знакомясь с кораблем, он спустился во второй кубрик и увидел четырех улыбающихся ребят. Попросил их представиться полностью, с именем и отчеством.

— Командир отделения минеров старшина второй статьи Владимир Иванович Чапаев, — громко доложился первый из них.

— Чуть-чуть не Василий Иванович, — сказал Алтунин.

Старшина вздохнул, сказал заученно: