От грелки да чая, от трогательной заботы доктора ему стало тепло и грустно. Он лежал и думал об удивительной флотской семье, в которой, несмотря на строгость порядков, на внешнюю грубоватость, нежности ничуть не меньше, чем в иной обычной семье на берегу. В глубинах корабля подрагивали машины, их монотонный шум, их вибрация, передававшаяся через переборки, усиливали это ощущение уюта, успокаивали.
Боль поутихла, Винченко закрыл глаза, но не спалось. Вспомнилась фраза писателя Соболева: «Что такое корабль? Как передать это понятие, которое для моряка заключает в себе целый мир? Корабль — это его семья… это арена боевых подвигов моряка, его крепость и защита…» Вспомнилось вчерашнее подведение итогов соревнования. От 17.00 до 17.30 начальники служб, как обычно, докладывали результаты дня. Потом был разбор тактических учений, и он отчитал Гаранина за ошибки: первый «залп» сделал одновременным, повторный «залп» сразу готовить не начал, потерял время…
— И ты теряешь время, — вдруг сказал себе Винченко. — Спать не спишь и дело не делаешь. Сколько в дневник не записывал?..
Дневник был для него не причудой, он записывал мысли для того, чтобы потом, когда придется составлять отчет о походе, было что писать, не копаясь в корабельных документах, не опрашивая людей.
Винченко встал, передвинул грелку на поясницу, примотал ее одеялом и сел к столу. Достал толстую тетрадь в клеенчатом переплете и вдруг начал писать совсем не то, что собирался:
«Погода отличная — облачность 3—4 балла. Температура днем +25°C. Встречных судов удивительно мало. «Смелый» идет головным на одном двигателе: сдерживает танкер. Видели огромную стаю акул — до самого горизонта черные треугольники плавников. Что бы это означало — такое скопление акул? С вертолета засекли двух гигантских скатов — до десяти метров в размахе… Таинственный мир океана! Как мало мы знаем о нем!»
И лишь после этого он начал писать то, ради чего, собственно, и сел к столу в этот неурочный час:
«Корабли НАТО не оставляют нас без внимания. Вчера с норд-веста подошли эсминец «Лоуренс» и сторожевой корабль «Монтгомери». Это было весьма странно, поскольку идем мы в стороне от оживленных морских путей. Видимо, они специально искали нас, обнаружив радиопеленгованием. На «Лоуренсе» флаг адмирала с четырьмя звездами. Вышел на связь, вызывал на русском языке. Полны любезностей. Говорят, что старший адмирал рад неожиданной встрече и желает счастливого плавания. Ответили по-русски, они не поняли. Тогда по-английски, что, мол, тоже рады встрече и желаем счастливого плавания. «Вы говорите по-английски лучше, чем я по-русски», — сказал адмирал. Я ответил, что наши знания языков одинаково требуют совершенствования… Полюбезничали и разошлись».
«Сумерки в тропиках очень короткие, а ночи темным-темны, — неожиданно вставил Винченко. — Воздух душный и влажный. Вчера бросил гривенник в Атлантический океан, чтобы старик не гневался на нас. Глупо, конечно, но лучше бросить на всякий случай…»
Винченко засмеялся, вспомнив, как оглядывался, бросая этот гривенник. Он поправил грелку, выпил еще стакан чаю и продолжал писать: