Военные приключения. Выпуск 4

— Петр Александрович! Вы ведь военный человек и знаете, почему бьют пушки. Они убивают нашу армию. И к тому же, слышите? — канонада стихает…

Генералы замолчали. Наступившая тишина, казалось, подтвердила военно-теоретические выкладки Голицына.

— Главнокомандующий? — наконец отрывисто-грубо, почти как ругательство, спросил Румянцев.

— Исчез. В самом начале. То ли убит, то ли убежал.

— А вы?

Голицын побледнел и отвернулся. Говорить им стало не о чем. А вскоре начавшие сбегаться в лагерь Румянцева высшие офицеры армии одним своим видом лучше всяких слов подтвердили и кажущуюся горькую правоту слов князя и сняли остроту заданного ему вопроса: когда виноваты все — отвечать некому.

Румянцев уверился, что сражение проиграно, хотя бой продолжался еще несколько часов, но рукопашный. Ибо противники настолько приблизились друг к другу, их боевые порядки настолько перемешались, что артиллерии уж не было места в сражении — все решало холодное оружие.

Но командир корпуса этого не знал. Сумрачно осмотрев прибившихся к нему офицеров, Румянцев ушел в палатку и отдал приказ адъютанту собрать Военный совет.

Совет был краток. Генерал-поручик Румянцев подчеркнуто игнорировал генералов из главной армии, так что было высказано единственное мнение — его собственное.

— Господа, в создавшейся обстановке считаю необходимым движение вверенного мне корпуса на север — на соединение с войсками генерал-майора Рязанова. Другие предложения?

Все молчали. Исходя из поведения генерал-поручика, предложения могли быть высказаны лишь его подчиненными, но те-то лучше знали, что, раз приняв решение, Румянцев вносил в него коррективы лишь в исключительных случаях. К тому же он предлагал сейчас единственно возможное решение.

Отдав распоряжение бригадиру Бергу присоединить свой отряд к корпусу, Румянцев повел колонны на Штаргард.

Главная же армия в это время продолжала сражаться. К вечеру бой начал затихать. А утром Фридрих вновь увидел перед собой монолит русских полков и не решился наступать.

Когда русские вышли из лагеря и направились в сторону корпуса Румянцева, прусский король уклонился с их дороги, сказав: «Русских мало убить, их еще надо и повалить».

Фермера отстранили от командования армией. На его место был назначен в мае 1755 года генерал-аншеф Петр Семенович Салтыков, решивший вести более решительную военную политику.

Поначалу мало кто воспринимал это всерьез. Начавший свою службу еще при Петре I в гвардии — в 1714 году, он затем по приказу императора изучал во Франции морское дело, участвовал в походе Миниха в Польшу в 1734 году и в русско-шведской войне 1741—1743 годов. Он имел и придворное звание камергера, а в последние годы командовал на юге Украины ландмилицейскими полками, призванными защищать границы от нападений крымский татар. Именно в ландмилицейском белом мундире, без орденов и украшений, он и прибыл в войска, сражавшиеся уже не один год в самом центре Европы.

Привыкшие за это время к представительному виду, ярким нарядам и многочисленным знакам не всегда заслуженной доблести своих командующих, солдаты и офицеры с удивлением взирали на скромную, непрезентабельную фигуру нового командующего.

— Чевой-то фигура у него кака-така…

— Кака така?

— Да не осаниста! Нешто можно генералу быть таким?

— Это точно, мужики. Ни мундира, ни орденочка. Прям херувим какой, а не енерал!

— И голос тихий, и взгляд чевой-то без суровинки.

— Да, завалящий, прямо скажем, ребята, генерал нам достался. Нешто матушка-императрица посолиднее да побойчее никого найтить не могла! Чистый срам!

— Одним словом, не енерал, а курочка!

Слово было произнесено. Через несколько дней вся армия называла своего главнокомандующего «курочкой», но весьма скоро прозвище это вместо уничижительного приобрело ласковый оттенок.

Произошла данная смена оттенков после Пальцига…

«Конференция», исходя из сиюминутных нужд высшей политики, предписала Салтыкову соединиться в июле месяце с войсками австрийскими, над которыми начальствовал фельдмаршал Даун. Фельдмаршал, хорошо усвоивший и умно применяющий в своей стратегии такое понятие, как загребать жар чужими руками, на данное соединение не торопился. Тогда Салтыков сам пошел ему навстречу. Салтыкову пытался преградить путь прусский корпус генерал-поручика Веделя, одного из любимцев своего короля. Корпус этот, действовавший отдельными отрядами, усиленно тревожил русские тылы, разбивая магазины и нападая на отдельные мелкие тыловые части.

Под Пальцигом Ведель решил пойти на открытое единоборство с этими неповоротливыми и плохо обученными русскими.

Русские полки стояли у деревни Пальциг, расположенной в девяти верстах от Одера.

— Пруссаки!

— Кавалерия! Прусская кавалерия!

— Тревога! Тревога!