Военные приключения. Выпуск 4

«А позавчера на 20 кабельтовых приблизился крейсер «Чикаго». Семафор с крейсера на русском языке: «Для старшего офицера на борту от контр-адмирала Митис Невеа. Рады встрече с вами. Желаем успеха. Счастливого пути». Мы ответили по-английски. «Чикаго» перешел на правый траверз, затем, под кормой, на левый, все чего-то высматривал. Маневрировал, правда, осмотрительно, предваряя свои действия флажными сигналами…»

Винченко откинулся на стуле, обдумывая странные маневры натовских кораблей. Решил, что в этом походе и в других, если в другие пустит почка, надо учиться принимать подобные «странности» за естественное проявление лицемерной агрессивности НАТО.

«Лицемерной агрессивности», — повторил он про себя необычное словосочетание. Агрессивность ведь всегда была прямолинейной. Всегда ли? Агрессивность всегда была наглой — это точно. Наглость агрессора взбадривает себя, подавляет страх возможной расплаты. Наглость ему необходима как допинг, как жулику нужно спиртное, чтобы, оглушив себя, идти на темпов дело… А что же такое «лицемерная агрессивность»? Это, должно быть, от былой аристократичности, попытка сохранить лицо джентльмена.

Кадровый военный, Винченко многое знал об этом агрессивном спруте, раскинувшем щупальца по всем континентам и океанам. У него много адресов, но главный — штат Вирджиния, почтовый индекс 20301, министерство обороны… Обороны!.. Опять лицемерие! Эта «обороняющаяся» организация имеет глобальную сеть военных баз, которая охватывает 32 страны мира, где размещено 1500 военных объектов, из них 336 — крупные базы.

Голова спрута — самое большое служебное здание мира, пятигранник, с каждым годом все больше врастающий в болотистый берег реки Потомак, как говорят сами американцы, под тяжестью поглощаемого им золота, под тяжестью преступлений. За послевоенные годы США 215 раз использовали свои вооруженные силы в агрессивных целях, а в 33 случаях были на грани применения ядерного оружия. Пентагон — это 27 километров одних только коридоров, 25 тысяч служащих. Пентагон — свыше двух миллионов солдат и офицеров. В условиях полной безопасности границ это более чем многовато для мирного времени. Объяснение может быть одно: вооруженные силы США нацелены на военную экспансию, на агрессию…

Не сильная, но чувствительная боль толкнулась в поясницу, отдалась в паху. Прокатилась волна озноба, Винченко повалился на койку и вызвал вестового.

Явился доктор Плотников, сделал укол.

— Что это? — спросил Винченко.

— Бициллин. Спать, спать вам надо.

— Да не спится.

— Сейчас уснете…

После укола ему и в самом деле захотелось спать. Некоторое время он смотрел на сидевшего рядом доктора, ничего не говоря, прислушиваясь к себе, и вдруг провалился в сон как в бездну.

Проснулся внезапно и, как всегда, сразу встал, выглянул в иллюминатор. В густом синем небе стояли высокие облака, какие были вчера и позавчера, и еще много дней: верхний ярус облаков — пористые, нижний — рвано-кучевые. Солнце было высоко, и Атлантика, как всегда, густо-бирюзовая, до самого горизонта была испещрена какой-то подвижной сыпью. Он не сразу понял, что это дельфины, так неправдоподобно много их было. Вблизи и дальше, и совсем далеко выныривали и исчезали черные полудуги спин.

Винченко взбежал на мостик, поздоровался, толком не разглядев даже, с кем здоровается, схватил бинокль, висевший на переборке. Никогда он не видел такого обилия дельфинов. Их было не сотни, не тысячи, а несметно много.

— Как ваше самочувствие, Евгении Львович?

— Самочувствие? — Винченко оглянулся, увидел Плотникова и вспомнил о почке. — Не болит. Понимаешь, совсем не болит.

Сухощавый, в обвисшей на плечах куртке-распашонке, Винченко рассматривал в бинокль долгожданную Хургаду. Чуковский писал: «Африка, Африка, что за чудо Африка!» И создал мечту. А к встрече с мечтой поневоле готовишься. Для себя Винченко давно уже усвоил, что «чудо» не ищут за тридевять земель. Этот берег Африки был голый, выжженный солнцем, и наши Каракумы в сравнении с ним выглядели бы, наверное, оазисом. Пройдет пара недель, и самый мечтательный мичман станет называть чудом не Африку, а далекую Родину свою.

— Аызза эййуха-ль-асдыка иль аызза! — послышался рядом завывающий голос Строева.

— Что такое? — спросил Винченко.

— Учусь приветствовать по-арабски.

— Ну и как?

— Пока зубрю выражение: «Дорогие друзья!»

Взяв бинокль, он тоже принялся рассматривать плоский берег.