Военные приключения. Выпуск 5

Анатолий зло ткнул кнопку «Перезарядка оружия». Впереди под капотом, слышно даже сквозь мощный рев пришпоренного двухтысячесильного мотора, вкрадчиво-зловеще прошипел сжатый воздух, раздался звонкий щелчок-лязг затвора, запечатавшего досланный в ствол первый снаряд.

— «Полста пятый», я — «Салют», почему молчите? — нервно спросили наушники.

— Цель вижу. Преследую. Выполняю перехват, — сухо ответил Анатолий, покосившись через плечо. Проняхин был уже за спиной выше, быстро переходя влево вверх, чтобы прикрыть его, командира, и одновременно увеличить Анатолию сектор стрельбы и маневра; если же сейчас его, Симонова, собьют (ведь он ведущий звена и в первом заходе ему нельзя маневрировать, он будет, как требует того закон, заводить нарушителя, точнее, подставлять себя под огневые установки «Крепости», а их там десять — десять! — стволов) — так вот, если его собьют, Проняхин тут же ударит по нарушителю. Обо всем этом, «проигрывая» возможные ситуации, они не раз договаривались на земле, в долгом томительном ожидании нарушения государственной границы — нарушения, которое повторялось в последние три месяца семь раз и которое сегодня должно стать восьмым — и последним.

— Повторяю — как учили! — тревожно напомнил оператор наведения.

— Да помню же!.. — сквозь зубы отругнулся Симонов.

Впереди слева мягко засветилась медовой желтизной береговая черта. Б-29 висел абсолютно неподвижно, лишь медленно, чуть заметно ползла под ним сине-зеленая густая масса сплошного леса, да далеко-далеко за ним, на пределе видимости, мощно синела грозовая туча. Май был душным, горячим и празднично-грозовым. Настоящий май.

Анатолий мягко положил «лавочкина» в левый крен и плавно развернулся на курс «крепости». Громадная махина тяжелого бомбардировщика теперь зависла впереди справа, совсем недалеко, в каких-то восьмистах метрах, а прямо по курсу — вполгоризонта — легло море. Пилот-нарушитель был настолько спокоен и уверен в опыте предыдущих семи пролетов, что, видя звено Ла-11, даже не увеличил скорость, и потому Анатолий быстро нагонял его, отчего бомбардировщик словно пятился к нему задом. Море быстро приближалось.

«Каникулы», — вдруг вспомнил Симонов. Школьные каникулы еще не начались — значит, на пляже народу будет не так уж много; впрочем, сегодня воскресенье. Значит, надо все закончить или до береговой черты, или после…

И тут он сообразил, что уже все решил, понял, что будет стрелять. Решил? Но ведь он не хочет этого! Это же… это неправильно! Нет, черт, не то — это страшно! Это же страшно — стрелять в недавнего союзника, товарища, собрата по битве. Политики и вожди, те, кто послал этих парней сюда, могут говорить и требовать что угодно — но они не могут изменить то, что было, и они не могут заставить нас забыть, что мы с этими парнями, возможно, встречались там, на Востоке или Западе, каких-то шесть лет назад. Но как нам узнать друг друга здесь, сейчас?..

Ставшая вблизи серебристо-серой, «дюралевого» цвета, махина медленно-тяжко ползла справа; Симонов уже видел силуэт, вернее, светлое пятно лица кормового стрелка в узко-высоком, хрустально поблескивающем граненом стеклянном «скворечнике» над длинно торчащим стволом 20-миллиметровой пушки. Он уже видел бархатно-коричневые густые потеки копоти на подрагивающей обшивке мотогондол за выхлопными коллекторами здоровенных двигателей, видел даже «строчки» — швы юбок обтекателей. Он растянуто обгонял четырехмоторный бомбардировщик, идя слева от него.

Оглядываться было уже некогда, но он и так знал, что Проняхин держится сзади слева и выше (на миг он будто увидел Серегино лицо: нервно сжатые губы, подрагивающие тугие скулы, капельки пота на носу, острый прищур и если б не наушники — то аж шевелящиеся от напряжения уши); вторая пара звена, как и условились, должна была уже занять позицию справа выше нарушителя — на подстраховке. «Но неужели, неужели же парни в этой машине еще надеются, что и сегодня будет так, как прежде? Неужели командир экипажа еще ничего не понял? Он же видит нас, видит всё… Вон его лицо! Обернулся! Смотрит на меня — в глаза ведь смотрит!..»

Какие-то длинные секунды два летчика — истребитель, изготовившийся к стрельбе, и другой, несущий угрозу, заключенную в мощном боевом корабле, — смотрели друг на друга сквозь непостижимо огромное расстояние пятидесяти метров — смотрели, узнавая и не узнавая друг друга.

Симонов не выдержал — он коротко отмахнул затянутой в шевретовую перчатку рукою: «Вправо! Давай вправо!» Командир бомбардировщика то ли улыбнулся, то ли что-то сказал. Симонов вновь вскинул руку, насколько позволял фонарь кабины, и размашисто ткнул большим пальцем вправо вниз. Американец широко покачал головой.