Летчики идут с Ходынского поля. Авиаторы готовятся к параду на Кремлевском холме, где в короткие мгновения шествия по брусчатке произойдет сретенье всех павших за Россию. Этот парад всегда священнодействие. Ибо если защита Отечества священна, то офицеры — главные священнослужители державы.
Военный парад — это литургия верных.
То самое богослужение, когда дьякон призывает остаться в Храме только православных, только верных.
Суворов — один из наших национальных учителей — назвал свой труд «Вахтпарад, или Наука побеждать», «Парад» и «победа» здесь не случайны. Армия не может жить без парадов, кои есть высокие смотры. Фабрика, завод, министерство, колхоз — словом, все могут жить без музыки ежедневной, а армия не может. В этом сокровенная тайна военного братства. Вооруженные люди не могут быть угнетены и приземлены. Музыка, пронизывая быт, на поверке или разводе караула поднимает человека над оружием, возвышает над смертью. Чем меньше музыки, осанки, песни, веселого повиновения, тем чаще запирают от солдат оружие в гарнизонах.
Но, увы, не всегда русские мыслители были сильны в основах государственности, державны, а накануне первой мировой войны они оказались больше эстетами, чем философами и учителями. Василий Розанов так описал свою неожиданную встречу с идущими на фронт полками русской гвардии:
«На одной из улиц увидел идущие войска… Идут, идут, идут… Когда я вдруг начал чувствовать, что не только «боюсь» (это определенное чувство было), но — и обворожен ими, зачарован странным очарованием… Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, — как бы изменило структуру моей организации и отбросило, опрокинуло эту организацию — в женскую. Я почувствовал необыкновенную нежность, истому и сонливость во всем существе… Сердце упало во мне любовью… Волны все шли… Этот однообразный гул. Эти ни на что не взирающие лица… Как они горды, самонадеянны. Суть армии, что, кроме полководцев, она никого не видит, не знает. Суть ее в великой самодовлеемости».
Поразительно у Розанова — это не по-русски — провожать на войну отборные части российского воинства и не постигнуть при этом жертвенного подвижничества солдата и его места в отечественной истории, не почувствовать — не на «возрождение России» их посылают, а на погибель. Никогда уже преображенцам и семеновцам, создавшим этот прекрасный на земле город, не вернуться домой.
Никто из них, салонных христиан конца века, подобно Розанову, не любил, по-моему, Россию. Все они любили не Россию, а тему России. Любили тему до обожания, экзальтации и видения.
Но «дело России» (как понимают англичане «дело Британии») и «тема России» трагически разошлись уже на вечерах славянофилов. Народ остался сиротой без учителей в пути. А дух отвлеченности и тьмы, бесплодный, окаянный дух ослепил и увел самых чистых. А в учителя выбились двусмысленные и беспокойные «пророки» распада…
Теперь передо мной шли лучшие сыны «дела России», но с той поры брошенные на произвол судьбы всеми учителями. Новые поводыри у них отняли даже отвлеченную «тему России» и заменили ее на пролетарскую всемирность, которую социалисты-атеисты позаимствовали у Вл. Соловьева. Всемирность, размазанность, безграничность — другое название смерти и безбожия.
Бог — это мера.
Самоограничение рождает монаха, землепашца и солдата.
Без самоограничения нет ни культуры, ни личности, ни державы.
Где нет границ, там нет державы.
Главное дело сатаны — размазывать, разрушать и стирать границы.
Граница как мера — быть может, самая главная философская категория на земле.