Военные приключения. Выпуск 6

Перед машиной вырывались из тьмы бесформенные серые пятна — наметы снега на склонах. Иногда пятна отделялись от скальных уступов, и только по блеску штыков можно было угадать, что это патрульные, в валенках и шапках-ушанках, до неузнаваемости закутанные в телогрейки, надетые поверх шинелей. Внезапно возникали во тьме встречные грузовики, шумно проносились мимо, и было удивительно, как не сталкиваются машины на ночной дороге. Это не очень волновало Преловского — это дело шофера. А он думал. Мысли, как во сне, рождали порой вовсе не логичные ряды картин, обобщений и растворялись, уступая место другим картинам и обобщениям.

Вспомнилось вдруг ЧП, случившееся на том самом участке фронта, куда они теперь направлялись: сержант-артиллерист, из местных крымских татар, перебежал к немцам и унес списки личного состава батареи. С тех пор оттуда каждую ночь кричали, запугивали, перечисляя имена бойцов: «Еремеев, Кацура, Бардин… — вас будем казнить лютой казнью!»

Мысли кружили, свивались, как снежные вихри в метель. Как это случилось с крымскими татарами? Ведь не единицами — порой целыми подразделениями уходили к немцам. Где же хваленое морально-политическое единство советского народа, о котором столько говорили до войны? Значит, была лишь видимость единства? Значит, иные представители «семьи народов» предпочитали свой карман общему, всенародному? Да и только ли иные? Национализма не было лишь в речах да статьях теоретиков марксизма-ленинизма, а он жил, не заявляя о себе громогласно…

Далеко впереди блеснул взрыв, звуковая волна толкнулась в лобовое стекло. Шофер открыл дверцу, всмотрелся в ночь. Слева широко светлела гладкая поверхность бухты, справа темнели горы, и не понять было, где рвануло.

Снова замелькали пятна за обочинами. Скоро и они начали растворяться во мгле: заморосил дождь, размазал и без того неясные контуры столбов, каких-то построек, местами совсем близко подступающих скальных уступов.

Машина резко затормозила, и Преловский вдруг увидел перед самым капотом трех бойцов и паутину тускло поблескивавшей проволоки. Понял, что задремал-таки, если не разглядел людей на дороге еще издали.

Шофер высунулся из кабины, крикнул:

— Чего вам, другого места нету?!

Один из бойцов шагнул к машине.

— Дай погляжу, что за умник тут разъезжает?

Шофер ничуть не обиделся.

— Чего стряслось?

— А вишь, столбы-то раскидало, провода в клубки.

— Так обрезать их.

— Али зубы у тебя железные? Давай.

— Кусачки есть.

— А чего потом на столбы натягивать?

— Так сам говоришь — кусай.

— Мало ли что? Помогайте вот.

Шофер решительно выпрыгнул па дорогу, подергал упругий провод, оглянулся на Преловского. Тот тоже вылез, постучал в стенку фургона, чтобы и Шаранович выходил.

Минут двадцать распутывали они стальные негнущиеся провода, и Преловский все оглядывался на дверь фургона, ждал, когда выйдет Шаранович. Не вышел — видно, уснул крепко.

Снова поехали, и снова поползли те же мысли. Национализм?! Знать бы в точности, где, в какой момент забота о национальном перерастает в национализм? Да полно, связаны ли они, не антиподы ли они? Не может человека, заботящегося о национальном, не беспокоить вопрос, как относятся другие к его национальности. Националист презирает все не свое и тем обязательно вызывает ответное презрение. Странно звучит, но можно сказать: национализм не национален. Именно он порождает нацизм — террористическое господство… не нации, нет, а чего-то, что вовсе уж не считается даже и со своим национальным…

Всегда дорога усыпляет. И, странное дело, будит мысли, Жаль, что эти вот, о национальном, не годятся для войны — не вставишь их ни в листовку, ни в радиопередачу для солдат противника…

Когда Преловский снова очнулся, увидел, что машина стоит, уткнувшись в высокий кустарник, — тонкие ветки дотягивались до лобового стекла. Первое, о чем подумалось, — авария. Выскочил из кабины и увидел шофера и Шарановича, спокойна покуривавших возле раскрытой двери фургона.

— Ну, ты и спать! — сказал Шаранович.

«А я не спал», — хотел сказать он, да подумал, что это будет неубедительно, даже смешно будет, и ответил резкостью:

— На себя погляди. Стучал тебе, стучал.

— Мог бы и не стучать.

— Проволоку распутывать надо было.

— Не мое это дело.

— А чье — наше? — кивнул Преловский на шофера.

— Дураков работа любит.

И засмеялся, отбросил окурок, полез в дверь фургона. Крикнул изнутри:

— Пока ты спал, мы тут с командиром части связались.

— Какой части?

— Да не связались, — уточнил шофер, — пытались связаться. И не с командиром, а с комиссаром. Нашли тут одного, послали доложить о нас. Оказывается, медпункт рядом. Счас позвонят.

Как раз в этот момент невдалеке рванул шальной снаряд, выхватил из тьмы квадраты палаток. Взрыв не испугал — ночной беспокоящий огонь по площадям обычен на фронте. Обеспокоило другое.

— Не посылать надо, а самим, самим, — горячо заговорил Преловский. — Что о нас подумают?

И он полез напрямую, через упругие кусты, к тем палаткам. Крикнул, не оборачиваясь:

— Дожидайтесь туг!