Выезжая из «отстойника» под погрузку, старший лейтенант сел в Юркину машину. Можно сказать, сел случайно, только потому, что она шла первой. А на КПП среди других приехавших на вывод женщин увидел Юлю и Юркину маму. Они что–то спрашивали у дневального, поднявшего шлагбаум, и тот, выпячивая грудь с медалями, важно и небрежно кивал в сторону Афгана. «Идиот, пижон, кто тебя просил», — сцепил зубы старший лейтенант: пункт «Б» в условиях задачки становился явным, военная тайна рушилась карточный домиком.
— Скорость! — наверное, впервые в жизни он крикнул на солдата, когда Юрка, заметив мать, вдруг начал сбавлять обороты двигателя.
Так они и промчались мимо бросившейся к машине Юли, вытягивая пыльную колонну к складам. Да в зеркало заднего вида еще увидел, как крестила Юркину машину его мама. И сам Юрка, его водитель ефрейтор Юрий Карин, имевший две «За отвагу», отворачивался, пряча глаза.
И вот теперь его машину, осененную крестом матеря, в пропасть? Хлеб, ради которого все нервы и вся, можно сказать, судьба, — бээмпешкой? И вообще, кто–то топает в Союз, а здесь…
Гордости уже не было — только обида, обида и еще раз обида. И уже из принципа стоял, схватившись за решетку еще пышущего жаром радиатора, старший лейтенант. И Юрка, его лучший водитель, дважды подрывавшийся на минах, Юрка, который осенью согласился не увольняться в запас до тех пор, пока не выведет свой «Урал» в Союз, и который опять, словно назло судьбе, повел его в Афган, — он тоже стоял рядом и, небритый, ухмылялся в лицо такому же небритому майору.
Тот скривил в усмешке потрескавшиеся от ветра губы, но скривил, видимо, чрезмерно: нижняя губа лопнула и ранка тут же наполнилась капелькой крови. Боль, видимо, подстегнула майора, и он кивнул окружившим его десантникам. Сразу четверо схватили старшего лейтенанта и водителя за руки, стали отрывать от машины. Автомобилисты вцепились в нее, и тогда их просто подбили под ноги и оттащили в сторону.
Сверкая отполированными траками, БМП начала подбираться к «Уралу». Юрка перестал вырываться, сел на снег, снял шапку и молча смотрел, как тыркается в его машину бээмпешка, сама скользя к пропасти.
— Муку под гусеницы, — негромко приказал майор подошедшему капитану–десантнику.
Тот подумал, что ослышался. Потом, словно обращаясь за разрешением, бросил взгляд на старшего лейтенанта и, вспоров штык–ножом мешок, высыпал муку на дорогу,
— Вот так, при церберах, и провоевали все свои два года? — отвернувшись от дороги, зло посмотрел на майора Верховодов. — Они и своим руки скрутят, и вас, если пуля прилетит, закроют своей грудью. А, майор?
Косте очень хотелось еще раз вывести из себя майора, чтобы он вновь скривился и вновь лопнула губа и выступила кровь. На морозе и ветру это очень больно…
Но майор молча смотрел на работу своих подчиненных и был безучастен к словам старшего лейтенанта.
— Не, майор, ты все–таки фрукт, — перешел на «ты» Костя. «Ну, и что ты мне сделаешь, что? Да ничего». — Вы, десантники, я слышал, нас «солярой» зовете и везде хвастаетесь, что без вас ни одно стоящее дело не затевается. Так ты что, майор, и раньше свои задачи выполнял за счет других? И небось награды за это имеются? — Костя потянулся к бушлату майора, но сразу двое десантников схватили его руку и заломили за спину. — Ого, как охраняют. Долго будешь жить, майор.
— Товарищ старшин лейтенант, — позвал Юрка.
Верховодов, все поняв, посмотрел на дорогу.
БМП, перемалывая муку, по башню белая от нее, уже подтолкнула «Урал» к самому краю пропасти. Передние колеса машины вдруг резко подбросило вверх, и старший лейтенант прикрыл глаза: как похоже срываются в пропасть автомобили…
— На, выпей, — услышал он голос майора.
Тот держал фляжку с уже отвинченной пробкой и старший лейтенант уловил запах спирта. Молча взял флягу, зачерпнул пригоршню снега. Глоток получился большим — Костя лил в себя спирт, пока не перехватило дыхание, и только после этого уткнулся ртом в жесткий, колючий снег, заглушая огонь.
— Я понимаю тебя, лейтенант, — тихо говорил в это время майор. — Но не держи на меня зла. Отойдешь — сам поймешь, что иначе нельзя было.
Что отходить — Костя с самого начала знал, что машину надо сбрасывать. Он бы и сам ее сбросил, без майора. Просто подошло, подперло к горлу скопом сразу все, чем издергалась душа за афганские годы, за годы знакомства с Юлей. Это могло сорваться вместе с ним в пропасть, похорониться под грудой железа и белым снегом, но раз осталось, раз вышло, то и перемололо Костины нервы. Просто майор оказался рядом в этот миг, а под горячей рукой и невиновные виноваты.
А мимо них уже карабкалась «ниточка» майора — увешанные ящиками, «буржуйками», дровами «бэтры», изношенные бээмпешки и не менее изъезженные «колеса». Поземка, цепляясь за рассыпанную по склону муку, поднамела снежку, и Верховодов опять же чисто машинально отметил: «Теперь и мы спустимся».