Военные приключения. Выпуск 7

— Володя. Рокотов. Борттехник с «Ми–восьмого».

— Сбили?

— Подстерегли. Сегодня утром.

— Что там, на воле–то? Наши уже ушли? — в вопросе Олега слышалась затаенная надежда на обратное, он даже весь подался к прапорщику, сверкая глазом, и тот, угадав его мысли, попытался смягчить удар:

— Нет еще, не ушли. Войска только–только подходят к Салангу.

— Значит, все! — Олег сжал, остановил ладонями голову, но не удержал ее, и тогда резко встал с корточек, заметался по камере, стуча кулаком в стены. — Все, все, все! Полгода ждал, верил, что прилетите, не бросите…

Застонав, он повалился на солому в углу камеры, обхватил голову руками:

— Как я верил… Если бы вы знали, как я верил. За что же тогда, за что все муки… Бросили! Бросили! Бросили! — Олег стал стучаться головой об пол, и Рокотов торопливо перебрался к нему на коленях, придержал сапера. Он не знал, что нужно сказать ему, что можно пообещать, посоветовать человеку, полгода просидевшему в душманском плену. Он лишь гладил Олега по плечу — так матери успокаивают детей. И Баранчиков постепенно затих, лег на спину, стал смотреть немигающим взглядом в потолок.

— А что там, на Родине? — тихо, спокойно вдруг спросил он. — Про нас что–нибудь говорят? Помнят хоть нас? Думают хоть что–нибудь делать?

— Про вас?.. — Рокотов осекся, усмехнулся, поправился: — Про нас, пленных, много и часто пишут. Генеральный прокурор всех простил и объявил амнистию.

— Какую амнистию? — сначала приподнялся на локте, потом стал на колени Олег. Наморщил лоб. — За что амнистию? Насколько я понимаю, амнистию дают преступникам и предателям. А я не преда–а–атель. — Голова Олега вновь задергалась, Рокотов попытался оправдаться, но Олег не дал: — Мне не нужна амнистия. С меня полгода жилы тянут — а я им хрен с маслом. Меня в бою взяли, раненого, — за что же амнистия?! За что меня простили? — Он схватил прапорщика за грудки, оскалился.

— Извини, я, наверное, не так выразился, — заторопился Рокотов. — Простили, видимо, тех, кто предал.

— «Кто предал», — со злобой повторил Олег. — А я не желаю становиться с ними на одну доску. Знаешь, кого из пленных отсюда вывозят? Только тех, кто согласился сотрудничать, кто рассказал все, что знал. Я тоже мог давным–давно жрать икру где–нибудь в Америке пли Швеции. Но я здесь, здесь… Почему я здесь, а кто–то — там? — Олег опять схватил прапорщика за грудки. И тут же, без всякого перехода, сев у стены, сообщил: — Нас здесь трое. Сержант Иван Заявка, я и Асламбек, мы его Сашей зовем.

— А где они? — Рокотов был рад смене разговора.

— Послали на работы, хлеб с водой надо же отрабатывать. А меня опять Изатулла уговаривал жрать икру. Подавится, — Олег отмерил руку по локоть.

— А они давно здесь?

— Заявку взяли в дукане недели три назад, хотел перед дембелем, салага, джинсами разжиться. С Асламбеком… с Сашей сложнее. На операции оставил где–то автомат, он и пропал. Комвзвода взял и ляпнул: «Иди ищи и без оружия не возвращайся». Доискался, пока не трахнули по голове из–за дувала. Больше всего боится, как бы во взводе не подумали, что он сам и «духам» ушел.

— Да что там, дураки, что ли?

— Все так, только… Словом, это он уже мне рассказывал: после «учебки», перед отправкой сюда, в Афган, его родители привезли взятку — тысяч пять или семь. Кто их надоумил, не знаю, но пытались сунуть деньги командиру роты. Если одно наложится на другое — уже и версия.

— А что за Витюня Дурачок?

— Не знаем, он был здесь уже до нас. Это худший вариант, чего мы все боимся. — Олег замолчал, потом добавил, видимо, выношенное: — Лучше на цепи, но с памятью, чем без нее, хоть и на воле.

— А убежать? Охрана?

— Я уже бегал, — Олег усмехнулся. — Изатулла пообещал, что если еще раз попытаюсь, последний глаз выбьет. Но планы есть… — Сапер быстро глянул на прапорщика, оценивая его реакцию.

Видимо, по тому, с какой надеждой прапорщик подался к нему, по глазам, мимике, нетерпению — да сотни и тысячи неконтролируемых человеком жестов, движении говорят порой больше самых клятвенных заверений, — но Баранчиков решился. Из щели над дверью, замирая при каждом неосторожном движении, он вытащил зазубренный ржавый кусок железа. Несколько секунд с наслаждением взвешивал его приятную тяжесть, хотел подать прапорщику, но вдруг, торопясь, засунул железку обратно. Отскочил к противоположной стене.

Снаружи завозились с замком, дверь распахнулась от удара ноги, и в камеру бросили человека. Дверь тут же захлопнулась, и Рокотов вместе с Олегом склонились над небольшого росточка солдатом–узбеком. «Асламбек», — понял прапорщик, утирая вытекающую у него изо рта кровь. В отличие от Олега, Асламбек был хотя и в изодранной, но солдатской форме.

Почувствовав прикосновения, он, не открывая глаз, прошептал–пожаловался:

— Они опять били, Олег… Дай попить…

— Где Иван?

— Там еще… Пить.

— Потерпи, Саша, нет воды. Ты лучше посмотри, нас теперь четверо.

Асламбек замер, затем поймал руку Рокотова, ощупал ее и приоткрыл глаза.