Военные приключения

— Убийство! Самое тривиальное убийство на улице или в переулке, якобы совершенное грабителями, которые ходили бы за вами по пятам до первого удобного случая. В Константинополе это случается чаще, чем упоминается в дипломатической хронике. Все зависит от суммы, израсходованной на молчание полиции…

Если вы не хотите забыть вашего мнимого родственника, то запомните его афоризм, широко известный в дипломатическом мире: «В Турции политика и интрига так неразрывно связаны между собой, что превратились почти в идентичные понятия»[30]. Здесь существует традиция, если не сказать — система, по которой европейские посольства нанимают гребцов арнаутов[31] на парадные каики, служащие для воскресных прогулок по Босфору. Картинно разряженные бездельники существуют для выполнения самых грязных и опасных интриг. Это они похищают почту, ведут слежку, спаивают, а когда нужно, то и убирают с пути нежелательных лиц. А чтобы исключить сговор между гребцами различных посольств, их вербуют из деревень, находящихся в смертельной, кровной вражде. Таким образом, за франки, фунты стерлингов и доллары они продолжают борьбу, начатую их отцами в Албании. Это широко известно всем, кроме… приезжих из России мичманов.

— Благодарю вас. Теперь я знаю больше, чем мне положено по чину и по должности. Запомню надолго. И клянусь вам, что всю жизнь, как огня, буду бояться дипломатического поприща.

— Да, пожалуй, с вашим характером и вашими взглядами на жизнь из вас дипломата не выйдет. Дай вам бог не разочароваться в своей службе так, как это случилось при соприкосновении с нашей работой.

— Не бойтесь этого. Я знаю темные стороны морской, военной службы у нас, в России. Но все же она протекает на виду у народа и вместе с народом в виде его лучших сынов…

Когда Щербачев двинулся к трапу, на шканцах появились офицеры и боцман.

Катер красиво развернулся и через две-три минуты исчез в сутолоке пароходов, паромов, буксиров, каиков и фелюг Босфорского рейда.

С этим катером навсегда уходили многие иллюзии романтически настроенного юноши. Однако именно эта потеря была одной из тех, совокупность которых неизбежно привела, в конце концов, к тому, что контр-адмирал А.В.Немитц осенью 1917 года стал первым красным адмиралом.

Виталий Мелентьев

― ИЕРОГЛИФЫ СИХОТЕ-АЛИНЯ ―

Последние шаги

Лошадь грудью раздвигала кустарник и подлесок. Из-под ее дрожащих от напряжения ног лениво взлетали жирные, непуганые фазаны. Подергивая острыми хвостами, они опускались в жесткую, одеревенелую траву и, моргая белыми веками, искоса рассматривали потную рыжую лошадь, армейскую двуколку и подталкивающих ее усталых солдат.

На гравийной вершине перевала двуколка остановилась. Рядовой Александр Губкин, невысокий розовощекий паренек, вытер пот с чистого лба и, оглядываясь по сторонам, улыбнулся. Ему нравилось и светло-голубое, будто выцветшее на солнце, высокое небо, и соседние сопки в зарослях по-осеннему яркого разнолесья, и остроголовые вершины главного хребта Сихотэ-Алиня. Все было величаво-огромно и просторно. Саша глубоко вздохнул и подумал, что воздух в горах так чист и вкусен, что дышать им сущее наслаждение.

Рядовой Почуйко покосился на Губкина, понимающе ухмыльнулся и, встав ногой на спицу колеса, начал поправлять сползший брезент, которым была укрыта поклажа двуколки. Ему помешали вожжи, он отодвинул их в сторону. Лошадь почувствовала движение вожжей и переступила с ноги на ногу. Двуколка скрипнула и покатилась назад. Колесная спица ушла из-под ног Почуйко. Он ухватился руками за веревки и закричал:

— Ратуйте!

Губкин решил, что Почуйко попал под колесо, и бросился ему на помощь.

Рослый, широкоплечий старшина Пряхин уперся спиной в задок двуколки и, краснея от натуги, медленно переступал ногами.

— Губкин! — хрипло выдохнул он. — Под колеса подкладывайте!

Губкин остановился, растерянно поморгал и кинулся разыскивать подкладку под колеса, но, как назло, ничего подходящего не находил. Перебирая ногами, старшина сползал все ниже и ниже. Лошадь испуганно заржала и, почуяв опасность, рванулась. Ездовой схватил ее под уздцы, но она попятилась, нажимая на оглобли. Удержать двуколку, казалось, было невозможно. Она должна была, подминая кусты и людей, громыхая, покатиться вниз, в глубокий распадок. Саша понял это и, встав рядом со старшиной, плечом принял ее напор. Он был так силен, что Саше на мгновение показалось, что у него хрустнули кости, и он тоскливо подумал: «Неужели не удержим?..»

Почему-то не подумалось о том, что двуколка может смять, даже убить его, — это казалось не то что нестрашным, а, скорее, невероятным. В эту минуту Губкину важна была не своя судьба, а что-то другое, несравненно более значительное и нужное.

В тот момент, когда и у Губкина, и у старшины уже иссякли силы, окованное железным ободом колесо скрежетнуло о вовремя подложенный рядовым Сенниковым камень, высекло искру и остановилось.