Военные рассказы

Дверь полицай снова запер на засов. А я, сам не знаю почему, не пошел а на цыпочках побежал к бачку. Сердце тревожно и радостно билось, мысль работала напряженно. Я понимал: сама судьба посылает мне счастье, в другой раз такого случая не будет. Украдкой осматриваю окна, двери. Об окнах и думать нечего: они маленькие, с двойными рамами. Причем внутренние рамы поставлены так, что их не вынесешь на плечах, нужно вырывать внутрь помещения. Попробуй вырви, когда позади тебя полицай с винтовкой… Тяжелые почерневшие двери закрыты на крюк. Пока крюк подымешь, пока щеколду откроешь, а там еще тамбур, еще дверь. Поди-ка все это раствори — полицай успеет всю обойму в затылок всадить…

Склоняюсь над бачком, начинаю цедить воду. Она бежит то-о-оненькой струйкой, чуть-чуть, будто ее в бачке почти нет. Но я этому рад. Пока вода бежит, я прихожу в себя, ищу решения. «Во что бы то ни стало нужно бежать. Но как?»

Минут десять цедилась вода, мне уже и пить расхотелось, не до воды… Полицай молча стоял позади — я чувствовал его дыхание — и не сводил с меня глаз. Наконец кружка наполнилась, и я начал, смакуя, пить. Вода, вонючая и теплая, совсем не шла в горло, но я пил, делая вид, что пью с наслаждением и никак не могу напиться.

— Пей на здоровье, — пожелал мне полицай и поинтересовался: — Видать, солененького где-то хватил, братец?

Я с трудом выпил полкружки и остановился. Будто раздумывал: пить еще или не пить? А сам пылал как в горячке: «Что делать, что делать?!» Пришлось все-таки кружку поставить на бачок. Бросив полный тоски взгляд на окно, я зашагал обратно в камеру. Я понимал, что побег невозможен, что придется дожидаться утра…

— Закурим еще разок, — говорю бодро полицаю, — да и на боковую.

— Мне не до боковой, — жалуется тот, но охотно останавливается посреди комнаты, лезет рукою в карман за газетой. Отрывает кусок мне, другой кусок держит в губах для себя. Затем, чтобы было удобнее, вскидывает винтовочный ремень на плечо, достает щепоткой из кисета табак. Не спеша сворачиваем цигарки. Я никак не могу совладать с руками — трясутся, точно в лихорадке.

Вот чиркнула спичка. Полицай дружески дал мне прикурить. Потом склонился к желто-зеленому пламени сам. И тут меня вдруг осенила счастливая мысль. Увидел на плече полицая винтовку — и в тот же миг она очутилась у меня в руках. Я дернул ее с такой силой, что лопнул ремень, а сама винтовка молниеносно поднялась в воздух. Полицай инстинктивно присел — и отшлифованный людскими руками приклад врезался ему прямо в висок. Мой недавний собеседник тихо осел на пол, захрипел и вытянулся во весь рост.

Я подбежал к двери, открыл ее, ступил в коридорчик и тут только вспомнил про тех, кто оставался в камере. Вернулся.

— Хлопцы, бежим! — прошептал я, открывая им дверь.

Они, бледные, дрожащие, были уже на ногах. Видимо, следили за моим поединком через окошко. Как-то несмело переступили порог.

Через минуту я нырнул в непроглядную ночную темень. Перебежал улицу, перемахнул через какой-то тын и распластался на перепаханном огороде. По дороге бежали мои недавние друзья по несчастью.

Возле полиции раздался выстрел. За ним другой… третий… А через несколько минут поднялась такая пальба, что уши позаложило. Но я уже был за селом. За ночь земля немного просохла, и по ночному полю без межей шагалось легко и бодро.

Утром добрался до Десны, а в обед уж предстал перед командиром отряда. Доложил, что положено.

— Почему на два дня задержались?

— Непредвиденные обстоятельства, — оправдывался я, и словом не обмолвившись о минувшем приключении.

— В будущем будьте пунктуальнее, — видимо, для порядка пожурил командир. — А сейчас отдыхайте, вечером снова в поход…

И на прощанье улыбается:

— Такова она, участь разведчика.

1960

В степи умирал Копа

…Он полной грудью вдохнул морозный воздух и только теперь понял: ух, до чего резкий, пахучий!.. Шумно выдохнул раз, другой, минуту раздумывал: завернуть потихоньку обратно или разрядить свой до отказа набитый автомат по зеленым куцым фигуркам, что бродят по колено в снегу и от этого кажутся еще более куцыми?..

Еще вчера в селе было тихо, немцами даже не пахло, а сегодня — налетели, будто воронье.

Он подумал, подумал и нерешительно опустил автомат. Здесь в степном селе, вдали от леса, не стоило подымать шум. Все равно пули не достанут этих куцых, а себя обнаружишь, потянешь за собой хвост в лес к партизанам.

Копа не спеша скручивал цигарку. Ни разу не глянул на пальцы: они давно привыкли к этому занятию — он мог свернуть цигарку и в темноте, и с завязанными глазами. Послюнил бумагу, а сам пристально наблюдал за немцами, так внезапно заполнившими село.

Щелкнул зажигалкой — ее смастерили партизанские умельцы из гильзы крупнокалиберного пулемета, — прикурил, так ни разу и не глянув на длинное коптящее пламя. Цигарка слабо пыхнула, над головой взвилось облачко дыма. Копа торопливо погасил зажигалку и разогнал махорочный дым, словно боялся, что издали его заметят чужаки.

И только после этого подался в лощинку, где его дожидались настороженно-послушные кони.