Военные рассказы и очерки

— Васька, не заслоняй. Ненароком и тебя заденем!

Ваську испугать трудно. Американец прижался к нему, и Васька с раздражением спросил у толпы:

— Убить? Убить человека всегда можно. Очень просто. Вон их сколько по нашим деревенским улицам, убитых-то, валяется. А нонче у нас, братцы, счастье. Генерала Сахарова повесили, американцев побили, мост через Мук-ленку взорвали, бронепоезд четырнадцать — шестьдесят девять в угол загнали! Мы вот пообедаем, самогону выпьем, а тогда, почесть, голой рукой этот бронепоезд заберем. Вот и выходит, что… Надо нам, братцы, упропагандировать эту американскую курву!

От слов Васьки мужики развеселились, захохотали.

Лысый мужик, брызжа слюной, закричал Ваське:

— Да ты хоть прореху-то застегни, Васька!

— Валяй, Вась, запузыривай!

И между собой, на крыше и по настилу, мужики разговаривают:

— Васька любому втемяшит.

— На камне и то слова долбят, а это, какой ни есть, человек.

— Вникай… — сказал важно китаец.

— Лупи!..

Крепкотелая Авдотья Стещенкова, подобрав палевые юбки, наклонилась и толкнула американца плечом:

— Ты вникай, дурень, тебе же добра хочут.

Американский солдат оглядывал волосатые краснобронзовые лица мужиков, расстегнутую прореху штанов Васьки, слушал непонятный говор и вежливо мял в улыбке бритое лицо.

Мужики возбужденно ходили вокруг него, передвигая его в толпе, как лист по воде; громко, как глухому, кричали.

Американец, часто мигая, точно от дыма, поднимая кверху голову, улыбался и ничего не понимал.

Окорок закричал американцу во весь голос:

— Ты им там разъясни. Подробно. Нехорошо, мол.

— Зачем нам мешать!

— Против своего брата заставляют идти!

Вершинин степенно сказал:

— Люди вы хорошие, должны понять. Такие же крестьяне, как и мы, скажем, пашете и все такое. Японец, он што, рис жрет, для него по-другому говорить надо!

Окорок тяжело затоптался перед американцем и, приглаживая усы, сказал:

— Мы разбоем не занимаемся, мы порядок наводим. У вас, поди, этого не знают, за морем-то, далеко, да и опять и душа-то у тебя чужой земли…

— Верно: чужой земли человек.

Китаец Син Бин-у подхватил:

— Своя земля в полядок, а? Моя Китая тоже в полядок нада, а?.. Твоя полядок нам не нада!

— Верно, верно, китай!

— Тоже — человек чужой земли, а понимает.

Голоса повышались, густели.

Американец беспомощно оглянулся и проговорил:

— I don't understand![4]

Мужики враз смолкли.

Васька Окорок сказал:

— Не вникат. По-русски-то не знат, бедность!

Мужики несколько отступили от американца.

Вершинин почувствовал смущение.

— Отправить его в обоз, что тут с ним чертомелиться, — сказал он.

Васька не соглашался, упорно твердя:

— Нет, он должен нас понять! Тут надо слова найти… Эх, кабы книжку с картинкой… С картинкой бы, говорю, черти!

— Да какие там картинки, Васька, — сказала баба в розовом платке. — Были книжки, да ведь русские, а и те покурены.

— Он поймет! Тут только надо книжку… али слово какое… такое, чтоб…

Американец, все припадая на ногу, слегка покачиваясь, стоял. Чуть заметно, как ветерок стога сена, ворошила его лицо тоска.

Син Бин-у лег на землю подле американца и, закрыв ладонью глаза, пронзительно тянул китайскую песню.

— Мука мученическая, — сказал тоскливо Вершинин. — Нету никаких слов!

— Есть, — задумчиво и еще нерешительно, еще не веря, сможет ли достаточно веско проговорить это слово, сказал Васька. — Есть! Есть слово.

Васька радостно взмахнул руками, схватил американца за грудь, подтянул к себе и в упор сказал:

— Ты, парень, слухай!

Васька очень раздельно, все более повышая голос, закричал:

— Ле-е-е-ни-ин… Ленин!..

Это слово гремело над крышей, над настилом, который заполнили партизаны, над площадью. Мужики, бабы, дети подняли головы все вверх, высунулись из шалашей, замерли на конях.

— Ленин!

— Ленин? — тихо, словно не узнавая своего голоса, спросил американец. — Ленин?

Мужики опять собрались, опять задышали хлебом, табаком.

— Ленин, — повторил твердо и громко Васька и как-то нечаянно, словно оступясь, улыбнулся.

Американец вздрогнул всем телом, блеснул глазами и радостно ответил:

— That is a boy![5]

Васька стукнул себя кулаком в грудь и, похлопывая ладонью мужиков по плечам и спинам, прокричал:

— Советская республика!

Американец протянул руки к мужикам, щеки у него запрыгали, и он возбужденно закричал:

— Ура! Hurra! All right![6]

Мужики радостно захохотали:

— Понимает, стерва.

— Вот сволочь, а!

— А Васька-то, Васька, по-мерикански кроет!

— Васька, ты ихних буржуев-то…

— По матушке!

Сквозь толпу баба в розовом платке притащила снизу, из церкви, громадную икону, объясняя по дороге:

— Вот разве по такой картинке? Она хоть и святая, так и тут святое дело разъясняется.

Васька взял у нее икону и, не задумываясь, весь охваченный восторгом, сказал:

— Святая? Мы и по святой можем.

Послюнив палец, Васька растирал надпись, чтобы прочесть.