Военные рассказы и очерки

Из Берлина — пешком, на фурах или тележках, с узелками и чемоданчиками — уходят те, которые под кнутом и кровавой свастикой работали на немцев. Выражение их лиц невыразимо никакими словами. Но пусть каждый, кто хочет знать их состояние, вспомнит самые радостные и счастливые минуты своей жизни, и, возможно, перед ним встанут эти лица. Они идут, оставив позади себя гнет, тоску, голод, унижение. Они идут на восток для счастья и творчества. По другую сторону дороги идут к Берлину немцы. Это те, кто убежал в леса или в ближайшие селения от титанического огня нашей артиллерии, или от бомбежек союзников, или вообще, на всякий случай. Теперь они идут обратно. Лица их бледны, пыль струями бежит по их одежде и темными пятнами ложится у глаз, неподвижных, вопросительных, угрюмых.

И посредине этих потоков в грохоте, говоре, песне — на машинах, конях и пешком — идет Советская Армия. Запад охвачен алым дрожащим светом. Горит Берлин. Пахнет гарью. Тени от пушек, танков и людей, густые и темные, как деготь. Вглядываешься в лица бойцов — и видно, что все дрожит от нетерпения и все наполнено глухим и ярым чувством к врагу, тем чувством, которое несет победу.

Откуда-то сбоку на дорогу выходят тяжелые танки. Они идут с таким грохотом, их так много, что от восторга стучат зубы, и не веришь своим глазам и смотришь на изумруд зелени по краям дороги, и, как ни странно, приближает тебя к реальности большой, толстый плюшевый медвежонок на головном танке, привязанный где-то возле башни. Растопырив пухлые лапки, медвежонок тоже мчится в бой, может быть для того, чтобы вернуться к детям и сказать, что скоро войне конец.

Автострада, опоясывающая Берлин, пустынна и тиха. Мы пересекаем ее. Километра два — три — и перед нами Берлин. На улицах баррикады, наскоро выстроенные из бревен, промежутки между которыми засыпали землей. Кое-где надписи по-русски: «Мин нет».

Офицер говорит:

— Бой в трех километрах.

То, что над улицей проносятся самолеты и где-то рядом ухают зенитки и слышны взрывы, а в соседнем квартале горят три огромных дома и в больших окнах бушует густое оранжевое пламя, офицер-сапер не считает боем. Не спеша он руководит разборкой баррикады. Саперы оттаскивают бревна.

Едем широкой улицей. Среди шестиэтажных домов по линии трамвая, посредине улицы, — газон и голые деревца. Мостовая изрыта снарядами. Молодые люди — немцы с белыми повязками на рукаве — подметают улицу, убирая осколки, засыпая пробоины, а более пожилые и с более широкими белыми повязками стоят у дверей своих магазинов. Двери и витрины забиты досками и от разрывов, и чтобы, не дай бог, не пострадало имущество от рук своих же, немцев. Вчера, например, наши кинорежиссеры засняли сцену, когда население квартала разнесло и разграбило продовольственный магазин. И вот седые люди с испуганными лицами стоят возле своих лавочек, стоят неподалеку от боя — а бой в полукилометре, — стоят и стерегут. Велик бог наживы.

Проехали еще два — три квартала. Здесь уже и немцы не стоят у своих магазинов, а прячутся в подъездах. Здесь отчетливо не только слышна автоматная стрельба, но и видна. В следующем квартале — шлагбаум через улицу. За шлагбаумом — бой, передний край. В сотне шагов горит подожженная «фаустом» машина, а на перекрестке улицы лежит прикрытый шинелью убитый советский воин. Это — сержант Васин, командир отделения, пехотинец.

Великие исторические победы совершили Советская Армия, весь советский народ в канун первомайского праздника. Долго боролся с врагом, долго напрягал все свои силы советский народ, чтобы именно сейчас прийти к полному разгрому врага. Шел к этому разгрому и сержант Васин, что лежит под шинелью, на камнях берлинской мостовой. Он шел упорно, воодушевленно и радостно. Он родом из села Бекетовка Ульяновской области, из той области, где родился наш учитель Ленин. Сержант Васин положил свою благородную жизнь за нашу отчизну.

К нам подходит капитан. Где-то здесь, поблизости, в одном из дворов стоит санитарная машина. Капитан отошел на минутку поговорить с товарищем, да и забыл в каком дворе. Рука его привязана. Мы спрашиваем:

— Легкое ранение?

— Осколком навылет в руку. Три пальца шевелятся, а остальные нет, — говорит он, легко улыбаясь, словно и не чувствуя боли. Видимо заметив удивление на наших лицах, говорит: — Я привык. Я уже пятый раз ранение получаю.

Он, несомненно, испытывает боль, и, несомненно, ему надо поскорее ехать в лазарет, но ему не хочется покидать Берлин, и, кто знает, может быть, он и не забыл, где находится санитарная машина. Он говорит охотно, не спеша, отчетливо выговаривая слова, и в словах его нет никакой рисовки. Это — обыкновенный русский человек, капитан А. Н. Глазков из Калужской области. Начал войну солдатом в 1942 году, сержантом оборонял Сталинград. Награжден тремя орденами и медалью. Лицо его, молодое и приятное, кое-где покрыто синими крапинками, обожжено порохом.

— Где вас, капитан, обожгло?

— В Сталинграде обожгло.

Ныне он командир пулеметной роты. Сегодня вместе со своей ротой форсировал Шпрее.