В 1963 году после ухода на Запад предателя из КГБ в СССР бежал так ни в чем и не признавшийся Филби. Тут даже тем, кто сомневался в работе Филби на враждебную разведку, стало все ясно, в спецслужбах это вызвало бурю: разве не наглость, что все эти пташки, совершившие невиданные в Англии преступления, упархивают из-под носа?
Черт возьми, если уж их не привлечь к суду, то ведь можно кое-что выжать!
В 1964 году британская контрразведка взяла в оборот Энтони Бланта и обещала не затевать никаких судебных преследований, если он признается и назовет имена известных ему советских агентов. Блант назвал Кернкросса и Кинга, который уже умер. За это признание он сохранил свою высокую должность при королевском дворе.
В Рим на встречу с Кернкроссом срочно вылетел видный контрразведчик Артур Мартин, тоже обещал гарантии неприкосновенности в случае признания. Кернкросс не стал отрицать своей роли, однако подчеркивал, что делал все ради общих антифашистских целей во время войны.
С Блантом и Кернкроссом контрразведке все стало ясно, эти допросы были подчинены более важной цели: найти не раскрытых «кротов» в истеблишменте. Кернкроссу предложили встретиться с уже престарелым коммунистом Клугманом, который был одним из его вербовщиков и сыграл важнейшую роль в создании советской агентурной сети в Англии. Контрразведка хотела через Кернкросса выйти на Клугмана и выудить у того новые имена, однако последний отказался от рандеву с представителями спецслужб.
Затем следы ценного агента теряются, газеты о нем не пишут, спецслужбы не видят резона в дальнейших допросах, контакты с КГБ порваны еще в 1951 году, Кернкросс тихо трудится на ниве ООН, радуясь, что вышел сухим из всей этой катавасии.
Нрав у него был вздорный, характер замкнутый, любимое хобби — чтение, люди интересовали его меньше.
Старость подступила уже в Провансе, там его и трепала проклятая пресса, в Западную Англию переехал умирать.
О чем он думал в последние годы? Сожалел ли о прошлом? Радовался ли нашей бурной перестройке? Или, наоборот, надеялся, что когда-нибудь наступит тот сверкающий счастьем коммунизм, которому он посвятил свои лучшие годы? Сетовал ли, что от него все отреклись, что все его бросили? Или жил себе спокойно с молодой женой, попивая родное виски, плюнув на все шпионские передряги, ибо жизнь — одна, и в восемьдесят с лишним лет это чувствуют острее, чем в молодости.
Об этом мы уже никогда не узнаем.
ПРАВДА О РОТШИЛЬДЕ
Парадоксально, но чем дальше и стремительнее отодвигаемся мы от бурных тридцатых годов, тем горячее интерес в старой доброй Англии к тогдашним деяниям советской разведки, особенно к «кембриджской пятерке».
Самый известный — Ким Филби, чуть не ставщий начальником английской разведки, смелый и мужественный человек, балансировавший на лезвии ножа почти десять лет после допросов и обвинений в шпионаже и только в 1963 году бежавший в СССР из-за предательства ушедшего на Запад чекиста. Филби обвиняли в том, что он предупредил об опасности своих друзей — агента советской разведки, мидовца и сотрудника «Сикрет интеллидженс сервис», Гая Берджеса и шефа американского отдела Дональда Маклина, бежавших в СССР в 1951 году. Оба были в душе коминтерновцами, оба снабжали советскую разведку ценнейшими материалами, оба рисковали жизнью и были совсем не похожи на хрестоматийные образы советских разведчиков.
Красавец Маклин, аналитик и ученый, был очень застенчив, однако, когда выпивал, превращался в буйного. Чего стоит инцидент в Каире, когда Маклин хвастался на банкете у коллеги-дипломата, будто работает на советскую разведку. Присутствовавшие решили, что он допился до ручки, а на самом деле это был нервный срыв, усугубленный спиртным. Скромный доктор наук Маклин, трудившийся в Москве в институте Мировой экономики и международных отношений под чужой фамилией, автор статей и книг, уже совсем другой человек, не принявший советский социализм и критически настроенный в отношении КГБ, так и унес в могилу все свои сомнения и мучения, а прах повелел перевезти в Англию — это о чем-то говорит.
Гай Берджес работал и в МИДе, и в разведке, обаятельнейший человек, блестящий ум, великолепные связи в английском истеблишменте, душа общества, пьяница и мот, к тому же еще и гомосексуалист, чего не скрывал.
После побега в Москву Берджес не смог найти себя, спился, дико скучал по Англии, встречался с приезжими англичанами, приводя в ужас КГБ, жаждал вернуться в Англию. Умер в пятьдесят три года совершенно больным человеком.
Можно, конечно, ханжески похихикивать по поводу моральных качеств этих людей и даже утверждать, как многие англичане, что именно эти пороки принудили их помогать коммунистам, но никуда не уйти от того, что вели они себя героически, не на словах, а на деле боролись с фашизмом и свято верили в коммунистическое будущее. До поры до времени. Потом наступило жестокое прозрение.