Военный коммунизм в России: власть и массы

Тем не менее ленинская партия уже твердо взяла в руки кормило государственной власти. 6 января 1918 года в проекте декрета о роспуске Учредительного собрания Ленин писал, что буржуазный парламентаризм изжил себя, что не общенациональные, а только классовые учреждения, каковыми являются Советы, в состоянии преодолеть сопротивление имущих классов и заложить основы социалистического общества. Известные манифестации 5 января наглядно продемонстрировали как решимость большевистского руководства удержать власть, так и отход значительной части рабочей массы от большевиков. Сохранившая верность Смольному рабочая Красная гвардия с ожесточением расстреливала на улицах Петрограда и Москвы своих братьев по классу, выступивших в защиту открывающегося Учредительного собрания.

11 января на III Всероссийском съезде Советов Ленин не скрывал:

«На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло… Да, мы начали и ведем войну против эксплуататоров»[109].

В этот период часть рабочего класса еще могла считаться опорой власти большевиков, но разрушительные процессы к весне 1918 года привели к изменениям и в этой привилегированной прослойке рабочих.

Уже в 1917 году советским правительством были приняты два важнейших документа, определивших первый этап военно-коммунистической политики в экономике. Кампания стихийной ликвидации частной собственности на промышленные предприятия была развязана Положением ВЦИК и СНК от 14 (27) ноября о рабочем контроле, открывшем известную эпопею так называемой красногвардейской атаки на капитал. Ровно через месяц 14 (27) декабря появился второй знаменательный документ — Декрет ВЦИК о национализации банков, который установил государственную монополию на банковское дело и подытожил почти двухмесячную борьбу народных комиссаров за овладение финансами России.

Установление рабочего контроля и национализация предприятий проходили при полной поддержке правительства. «Экспроприация экспроприаторов», или в популярном ленинском переводе на русский «грабь награбленное», — вот летучий лозунг первого полугодия власти большевиков, которым необходимо было сломить экономическую мощь политического соперника. «Нам надо было буржуазию раздробить, уничтожить в ее руках всякую собственность, поскольку всякую собственность она обращала в оружие против нас», — вспоминал Луначарский[110]. Близоруко поощрялась стихия конфискаций и репрессий против буржуазных специалистов на предприятиях. Ожидания, что сеть фабрично-заводских комитетов составит низшее звено общегосударственной системы управления предприятиями, совершенно не оправдались. На практике декрет о рабочем контроле имел главным образом тот результат, что рабочие коллективы попытались немедленно разрешить свои материальные затруднения путем «проедания» финансовых счетов предприятий, не заботясь о дальнейшей судьбе производства. Фабзавкомы, соблазненные возможностью немедленного улучшения жизни рабочих, зачастую помогали администрации, владельцам предприятий выкачивать свои капиталы из национализированных банков, значительная часть которых бесследно пропала как для самих рабочих, так и для производства.

Парадоксально, но именно после прихода к власти большевиков, благодаря их декрету о рабочем контроле, на фабрикантов пролился небывалый золотой дождь. Когда дождь прошел, началась остановка предприятий, которые к весне выстроились в длинную очередь за государственными дотациями. Резко возросла безработица, углублялся продовольственный кризис в городах, и отряды Красной гвардии, в свою очередь превратившиеся в серьезную опасность для власти, стали постепенно ликвидироваться. К лету 1918 года их роспуск еще не был повсеместно завершен, и они ясно продемонстрировали свою эволюцию, составив, например, в Верхнем Поволжье базу для антибольшевистских вооруженных выступлений.

В обстановке охватившего страну экономического хаоса, в январе 1918 года из-под обломков старой разваленной хозяйственной системы раздавались отчаянные призывы правительства:

«Хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер, может околеть»[111].

Ленин обвинял питерских рабочих в «чудовищной бездеятельности» и требовал террора, расстрела на месте для спекулянтов и укрывателей хлеба. Формировались специальные отряды для обысков. Под их видом оживились шайки мародеров, на улицах Петрограда вновь зазвучала ружейная и пулеметная стрельба, воцарились преступность и самосуд. Но хлеба в городе не было, скудные припасы питерских лавочников при всем желании не могли удовлетворить потребности столицы. Необходимо было любой ценой наладить подвоз продовольствия.