Сторонние наблюдатели давно уже сняли все кавычки с самых неприятных слов и эпитетов в адрес кремлевской верхушки и очень сурово и зло характеризовали то явление, в которое за три года власти превратилась партия большевиков. Украинский социалист Винниченко, одно время пытавшийся найти общий язык с большевистским руководством, писал в дневнике, что РКП(б) — это огромный аппарат чиновников и бюрократов, которым руководит небольшая группа — Политбюро и Оргбюро ЦК.
«Централизовано в этой кучке все… Революция мертвеет, окаменевает, бюрократизируется… Исчез энтузиазм, задор, размах. Везде воцарился безъязыкий чиновник, некритичный, сухой, трусливый, формалист-бюрократ… Большинство комиссаров, чиновников и учреждений воруют и берут взятки. Везде формализм и волокита невероятные»[189]
.В дневнике Винниченко среди множества подобных нелестных выражений находим слова, обращенные непосредственно к Ленину. Он пишет, что в теории коммунизм отвергает святость авторитетов, но в действительности авторитет отдельной персоны никогда не был так велик, как теперь[190]
. Действительно, личное значение и влияние вождя революции было несоизмеримо с остальными членами олигархической партийной верхушки. Представители оппозиционной партийной группировки демократического централизма (децисты), отражавшие недовольство массы партийных и советских функционеров образовавшимся разрывом между ними и высшим руководством ЦК, также критически замечали, что в сложившейся системе «пролетарского единодержавия» личность общепризнанного вождя товарища Ленина играет исключительную роль, причем «у вождя пролетарской диктатуры политические интересы и способности подавляюще господствуют над организационными. Забота об обеспечении политически надежными и послушными людьми, чисто „деловыми фигурами“, руководящих мест, господствовала у тов. Ленина еще в эмигрантскую эпоху и особенно проступила за последние годы. На этой почве создается подбор людей, связанных эмигрантскими кружковыми связями (причем здесь политическая надежность в массе случаев противоречит революционно-пролетарской воздержанности и порядочности), а также безыдейных работников, легко подчиняющихся, вследствие внутренней разложенности», — писали децисты в 1920 году и подчеркивали, что естественным следствием развития единодержавных форм и системы крайней вертикальной централизации является «бюрократическое перерождение верхушек правящего аппарата»[191].В июле 1920 года партийное руководство было взбудоражено появлением письма секретаря ЦК Е. А. Преображенского о симптомах разложения партии, впоследствии названного письмом о «верхах и низах», в котором тот указывал на обострившуюся после IX съезда партии борьбу низов партии с ее верхами в ряде губернских парторганизаций. Низы выступали с призывами против переродившихся лжекоммунистов, партийных генералов и шкурников, повсеместно звучал лозунг: «Долой привилегированную касту коммунистической верхушки!» В самой Москве слово «кремлевский» произносилось коммунистами с враждой и презрением[192]
. Преображенский особо отмечал опасность раскола среди коммунистов. Тревога по поводу внутреннего состояния партии нашла отзвук в Центральном комитете, и результатом стало обсуждение проблемы на IX партконференции, которая постановила образовать ЦКК — Центральную контрольную комиссию, чьей важнейшей обязанностью стало следить за единством партийных рядов и бороться со злоупотреблениями членов партии.К концу 1920 года дискуссия о «верхах и низах» органично перешла в русло более широкой общепартийной дискуссии о профсоюзах. Троцкий, окрыленный своими успехами на транспорте, 3 ноября на заседании комфракции V Всероссийской профсоюзной конференции бросает лозунги «огосударствления профсоюзов» и «завинчивания гаек военного коммунизма». Его более осторожные товарищи по ЦК, не склонные экспериментировать с пролетариатом, стоят за сохранение статус-кво профсоюзов и даже допускают возможность расширения рабочей демократии, но в области отношений с крестьянством готовят не менее радикальный проект, который стал мощным заключительным аккордом политики военного коммунизма.