Военный летчик: Воспоминания

Левая педаль уходит до упора. Я пытаюсь развернуть самолет влево, чтобы страшная сила инерции не бросила его на жилые дома. Но скорость достаточно велика, и самолет тащит юзом по полосе… Глухой удар, треск, и левое шасси насквозь пробивает своими стойками плоскость. Конец левой накренившейся плоскости со скрежетом чертит бетон. Я больно ударяюсь о плексигласовый колпак. Машина крутится вокруг левого крыла, и мне кажется, что еще мгновение - и она перевернется через капот. Неужели наступил, мой смертный час?… Сначала я сгорю, а потом обломки самолета придавят мое обгоревшее тело к шершавому бетону полосы. Мне слышится шорох крыльев самой смерти, летающей у моей кабины. Молнией проносится в голове воспоминание о Кортине… Самолет принимает нормальное положение, но затем силой инерции его выбрасывает с бетонной полосы, и он, как раненое животное, крутится уже на земле, ударяясь о камни и невообразимо грохоча. Но вот его движение замедляется, густое облако пыли окружает самолет. Откуда-то на меня падают обломки, лопается какое-то стекло, пахнет горелым металлом… Я не имею ни малейшего представления, где нахожусь.

И вдруг на меня валится гигантское дерево. Оно рушится, сметая все на своем пути. Это конец!… Я выбрасываю вперед руки, чтобы защитить лицо. Удар! Страшный треск!… Летный шлем раскалывается… Чертовски болит колено… Тяжелая, давящая тишина окружает меня. Я весь во власти безмолвия и покоя… Я забываюсь… Я уничтожен, обессилен, раздавлен. Но я, черт побери, жив!…

Прихожу в себя и пытаюсь думать. Мысль бешено работает: что все-таки произошло?… Понимаю: моей летной карьере конец. Из-за этой аварии мне не разрешат больше летать… Тем временем языки пламени подбираются к кабине. Ругаю себя последними словами, а между тем черный дым горящего масла проникает в кабину, я начинаю кашлять и тут же о ужасом вспоминаю о полных баках с горючим.

Лихорадочно, ломая ногти, отстегиваю ремни безопасности, спасшие мне жизнь… А колпак не хочет открываться… Что же, мне здесь подохнуть? Подохнуть?! Наконец справляюсь с тросом аварийного сброса колпака, медленно открываю его. Ну вот, кажется, теперь я смогу выбраться. Вываливаюсь из кабины на землю и бегу от этой груды горящего металла. Парашют пылает. Я укрываюсь за большим камнем и наблюдаю, как горит мой «Тандерболт». Время от времени в утреннюю тишину врываются глухие звуки взрывов. Патроны всех восьми пулеметов не перестают рваться… И вот мощнейший взрыв потрясает все вокруг. Это бензиновые баки… В воздух поднимается густой, черный столб дыма…

В военном городке Колумбия меня встретил Куэльяр. Лицо его было искажено от волнения. Он сразу же потащил меня выпить двойную рюмку рома. Дрожащей от пережитого потрясения рукой я с трудом донес рюмку до рта.

Меня даже не отправили на медосмотр. Колено мое распухло и разболелось. Я ничего никому не сказал об этом - не хотелось усугублять положение. Мне показалось, что здесь, в клубе, внезапно все изменилось, исчезли знакомые лица. Я по-прежнему не испытывал никакого желания говорить, хотя Куэльяр пытался ободрить меня.

Неожиданно из репродуктора раздался громкий голос:

– Внимание! Внимание! Лейтенанту Прендесу явиться завтра утром в 7.00 в управление полетами, имея при себе летную форму, и вылететь в Сан-Антонио.

Мне показалось, что мое сердце вот-вот вырвется из груди. Как будто я был мертв, а эти слова вернули меня к жизни.

«Сумасшедшее везение, - подумал я. - Завтра снова самостоятельный полет. Я должен выйти из кризиса, - уговаривал я себя, - должен собрать все свои силы перед новым полетом».

Куэльяр, улыбаясь загадочной улыбкой, смотрел мне в глаза.

– Завтра ты не должен лететь. Это дикость, варварство! Тебя даже врачи не осмотрели. Никто и не подумал расследовать причину катастрофы. Ты сам ничего не знаешь. Мы таскаем каштаны из огня, а они…

Я не дал Куэльяру закончить, положив ему руку на плечо и сказав:

– Так лучше. Или все, или ничего… Ты меня знаешь, Куэльяр. У меня есть недостатки, и немалые… Они во мне, в моей натуре. Понимаешь, когда я борюсь с самим собой, я иногда становлюсь чертовски решительным, фанатичным, почти дурным. Некоторые вещи я не могу делать наполовину. Например, не могут быть наполовину порядочным, наполовину трусом, наполовину храбрым или наполовину честным с самим собой.

Я говорил взволнованно, вероятно, сказывалось утреннее напряжение, которое только теперь начало постепенно рассеиваться… Куэльяр внимательно смотрел на меня. Лицо его слегка покраснело, глаза повлажнели.