Военный переворот (книга стихов)

Компания, стол и дом, и прыжки с шестом;

А нынче - душа по нише, постель жестка:

Сверчок не прыгает выше свово шестка.

Вселенная отвердела, и мой удел

Эпоха не отпускает своих детей

Обрел черты, означился. Отвердел

И больше не дразнит веером ста путей.

Что было небо - сделалось потолком,

что было немо - сделалось языком,

Что было "нео" - просит приставку "экс".

Что было "недо" - сделалось "пере". Тэк-с.

Период броженья кончен. Ему вослед

Глядит закат, предсказывая откат.

Довольно с нас и того, что десяток лет

"Е" не всегда равнялось "эм-це-квадрат".

Скоты, уроды, гад, казнокрад, уклад

Уже явленья природы. Как дождь и град.

Всяк бунт в Отчизне - переворот в гробу.

Отвердеванье жизни - уже в судьбу.

Во всем простота, смиренье, и даль чиста.

Медлительное паренье листа, листа

Разлапистого, под коим построим дом,

Наполненный то покоем, а то трудом.

Мне сладко бродить по этой листве, листве,

вчера - игралищу ветра, теперь - ковру.

Мне сладко думать, что мы состоим в родстве,

Хотя оно и порукой, что я умру.

Скрипят качели, бегает детвора,

проходят пары нежные, как в раю...

О, воздух века, пьяный ещё вчера!

О, скрип колеса, попавшего в колею!

Мне, в общем, по нраву и воздух, и колея.

Я выбрал её по праву. Она моя.

Люблю этот день погожий, листву, траву.

Не трогай меня, прохожий. Я здесь живу.

* * *

Если б молодость знала и старость могла

Но не знает, не может; унынье и мгла,

Ибо знать - означает не мочь в переводе.

Я и сам ещё что-то могу потому,

Что не знаю всего о себе, о народе

И свою неуместность нескоро пойму.

Невозможно по карте представить маршрут,

Где направо затопчут, налево сожрут.

Можно только в пути затвердить этот навык

Приниканья к земле, выжиданья, броска,

Перебежек, подмен, соглашений, поправок,

То есть Господи Боже, какая тоска!

Привыкай же, душа, усыхать по краям,

Чтобы этой ценой выбираться из ям,

не желать, не жалеть, не бояться ни слова,

ни ножа; зарастая коростой брони,

привыкай отвыкать от любой и любого

И бежать, если только привыкнут они.

О сужайся, сожмись, забывая слова,

Предавая надежды, сдавая права,

Усыхай и твердей, ибо наша задача

не считая ни дыр, ни заплат на плаще,

не любя, не зовя, не жалея, не плача,

Под конец научиться не быть вообще.

УТРЕННЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ

О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ

Спасибо тебе, Господи, что сроду

Не ставил я на что-нибудь одно.

Я часто шел на дно, хлебая воду,

Но ты предусмотрел двойное дно.

Все точки я растягивал до круга,

Друзей и муз затаскивал в семью.

Предаст и друг, изменит и подруга

Я спал с пятью, водился с восемью.

Но не было ни власти и ни страсти,

Которым я предался бы вполне,

И вечных правд зияющие пасти

Грозят кому другому, но не мне.

О двойственность! О адский дар поэта

За тем и этим видеть правоту

И, опасаясь, что изменит эта,

Любить и ту, и ту, и ту, и ту!

Непостоянства общего заложник,

Я сомневался даже во врагах.

Нельзя иметь единственных! Треножник

Не просто так стоит на трех ногах.

И я работал на пяти работах,

Отпугивая призрак нищеты,

Удерживаясь на своих оплатах,

Как бич, перегоняющий плоты.

Пусть я не знал блаженного слиянья,

Сплошного растворения, - зато

Не ведал и зудящего зиянья

Величиной с великое ничто.

Я человек зазора, промежутка,

Двух выходов, двух истин, двух планет...

Поэтому мне даже думать жутко,

Что я умру, и тут страховки нет.

за все мои лады и переливы,

за два моих лица в одном лице

О Господи, ужель альтернативы

Ты для меня не припасешь в конце?

Не может быть! За черною завесой,

за изгородью домыслов и правд,

Я вижу не безвыходный, безлесый,

Бесплодный и бессмысленный ландшафт,

Но мокрый сад, высокие ступени,

Многооконный дом на берегу

И ту любовь, которую в измене

Вовеки заподозрить не смогу.

ДНЕВНОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ

О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ

Тимуру Ваулину

Виноград растет на крутой горе,

непохожей на Арарат.

Над приморским городом в сентябре

виноград растет, виноград.

Кисло-сладкий вкус холодит язык

земляники и меда смесь

Под горой слепит золотая зыбь,

и в глазах золотая резь.

Виноград растет на горе крутой.

Он опутывает стволы,

Заплетаясь усиком-запятой

в буйный синтаксис мушмулы,

Оплетая колкую речь куста,

он клубится, витиеват.

На разломе глинистого пласта

виноград растет, виноград.

По сыпучим склонам дома ползут,

выгрызая слоистый туф,

Под крутой горой, что они грызут,

пароходик идет в Гурзуф,

А другой, навстречу, идет в Мисхор,

легкой музыкой голося,

А за ними - только пустой простор,

обещанье всего и вся.

Перебор во всем: в синеве, в жаре,

в хищной цепкости лоз-лиан,

Без какой расти на крутой горе

мог бы только сухой бурьян,

В обнаженной, выжженной рыжине

на обрывах окрестных гор:

Недобор любезен другим, а мне

перебор во всем, перебор.

Этих синих ягод упруга плоть.

Эта цепкая жизнь крепка.

Молодая лиственная щепоть

словно сложена для щипка.

Здесь кусты упрямы, стволы кривы.

Обтекая столбы оград,

На склерозной глине, камнях, крови

виноград растет, виноград!

Я глотал твой мед, я вдыхал твой яд,

я вкушал от твоих щедрот,

Твой зыбучий песок наполнял мой взгляд,

виноград освежал мне рот,

Я бывал в Париже, я жил в Крыму,

я гулял на твоем пиру

И в каком-то смысле тебя пойму,

если все-таки весь умру.

* * *

Устал постель себе стелить,

В подушку бедную скулить...

О времена, о нравы: