Военный переворот (книга стихов)

Всегда жилец чужих квартир и дач,

Где он неблагодарно пробавлялся.

Был программист - угрюмый бородач,

Знаток алгола, рыцарь преферанса,

Компьютер заменял ему людей.

Задроченным нудистом был четвертый.

Пришел умелец жизни - чудодей,

Творивший чудеса одной отверткой,

И дело пело у него в руках,

За что бы он ене брался. Что до тела,

Он действовал на совесть и на страх

Напористо и просто, но умело.

Он клеил кафель, полки водружал,

Ее жилище стало чище, суше...

Он был бы всем хорош, но обожал

Чинить не только краны, но и души.

Она была достаточно мудра,

Чтоб вскоре пренебречь его сноровкой

Желать другим активного добра

И лезть в чужие жизни с монтировкой.

Потом - прыщавый тип из КСП,

Воспитанный "Атлантами" и "Снегом".

Она привыкла было, но в Москве

Случался он, как правило, пробегом

В Малаховку с каких-нибудь Курил.

Обычно он, набычившись сутуло,

Всю ночь о смысле жизни говорил,

При этом часто падая со стула.

Когда же залетела - был таков:

Она не выбирала сердобольных.

Мелькнула пара робких дураков

По имиджу художников подпольных,

По сути же бездельников. Потом

Явился тощий мальчик с видом строгим

Он думал о себе как о крутом,

При этом был достаточно пологим

И торговал ликерами в ларьке.

Подвальный гений, пьяница и нытик,

Неделю с нею был накоротке;

Его сменил запущенный политик,

Борец и проч., в начале славных дел

Часами тусовавшийся на Пушке.

Он мало знал и многого хотел,

Но звездный час нашел в недавнем путче:

Воздвиг на Краснопресненской завал

Решетки, прутья, каменная глыба...

Потом митинговал, голосовал,

В постели же воздерживался, ибо

Весь пар ушел в гудок. Одной ногой

Он вечно был на площади, как главный

Меж равными. Потом пришел другой

Он был до изумленья православный.

Со смаком говоривший "грех" и "срам",

Всех православных странная примета,

Он часто посещал ближайший храм

И сильно уважал себя за это.

Умея "контра" отличать от "про"

Во времена всеобщего распада,

Он даже делал изредка добро,

Поскольку понимал, что это надо,

А нам не все равно ли - от ума,

Прельщенного загробною приманкой,

От страха ли, от сердца ли... Сама

Она была не меньшей христианкой,

Поскольку всех ей было жаль равно:

Политика, который был неистов,

Крутого, продававшего говно,

Артистов, программистов, онанистов,

И кришнаита, евшего прасад,

И западника, и славянофила,

И всех, кому другие не простят

Уродств и блажи, - всех она простила.

(Любви желает даже кришнаит,

Зане, согласно старой шутке сальной,

Вопрос о смысле жизни не стоит,

Когда стоит ответ универсальный).

Полковника (восторженный оскал),

Лимитчика (назойливое "Слухай!"),

И мальчика, который переспал

С ней первой - и назвал за это шлюхой,

Да кто бы возражал ему, щенку!

Он сам поймет, когда уйдет оттуда,

Что мы, мерзавцы, прячем нищету

И примем жалость лишь под маской блуда

Не то бы нас унизила она.

Мы нищие, но не чужды азарта.

Жалей меня, но так, чтобы сполна

Себе я победителем казался! ї

Любой пересекал её порог

И, отогревшись, шел к другому дому.

Через неё как будто шел поток

Горячей, жадной жалости к любому:

Стремленье греть, стремленье утешать,

Жалеть, желать, ни в чем не прекословить,

Прощать, за нерешительный - решать,

Решительных - терпеть и всем - готовить.

Беречь, кормить, крепиться, укреплять,

Ночами наклоняться к изголовью,

Выхаживать... Но это все опять

Имеет мало общего с любовью.

3.

Что было после? Был иллюзион,

Калейдоскоп, паноптикум, постфактум.

Все кончилось, когда она и он

Расстались, пораженные. И как там

Не рыпайся - все призраки, все тень.

Все прежнее забудется из мести.

Все главное случилось перед тем

Когда ещё герои были вместе.

И темный страх остаться одному,

И прятки с одиночеством, и блядки,

И эта жажда привечать в дому

Любого, у кого не все в порядке,

Совсем другая опера. Не то.

Под плоть замаскированные кости.

Меж тем любовь у них случилась до,

А наш рассказ открылся словом "после".

Теперь остался беглый пересказ,

Хоть пафоса и он не исключает.

Мир без любви похож на мир без нас

С той разницей, что меньше докучает.

В нем нет системы, смысла. Он разбит,

Разомкнут. И глотаешь, задыхаясь,

Распавшийся, разъехавшийся быт,

Ничем не упорядоченный хаос.

Соблазн истолкований! Бедный стих

Сбивается с положенного круга.

Что толковать историю двоих,

Кому никто не заменил друг друга!

Но время учит говорить ясней,

Отчетливей. Учитывая это,

Иной читатель волен видеть в ней

Метафору России и поэта.

Замкнем поэму этаким кольцом,

В его окружность бережно упрятав

Портрет эпохи, список суррогатов,

Протянутый между двумя "потом".

4.

Я научился плавать и свистеть,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И ничего на свете не хотеть,

Как только продвигаться понемногу

По этому кольцу, в одном ряду

С героями, не названными внятно,

Запоминая все, что на виду,

И что во мне - и в каждом, вероятно:

Машинку, стол, ментоловый "Ковбой",

Чужих имен глухую прекличку

И главное, что унесу с собой:

К пространству безвоздушному привычку.

ї

* * *

Андрею Шемякину

Адам вернулся в рай. От праведных трудов.

На краткосрочный отдых.

Прогулки по садам, сбирание плодов,

Лечение на водах.

Он бродит меж дерев, припоминая сорт,

Перезабыв названья.

Что хочешь надкуси: хоть яблоко апорт,

Хоть яблоко познанья.

Он медленно отвык от тяпок и мотыг,