Военный Петербург эпохи Николая I

«Брадобреем его был ефрейтор Кузьмин. Однажды полк готовился к знаменитому „апрельскому" разводу, и Кузьмин, несмотря на неоднократные замечания, отвратительно маршировал. Фитингоф рассвирепел и крикнул на весь манеж: „Вахмистр!.." У многих офицеров внутри дрогнуло: неужели кавалергардский командир до того забылся, что прикажет: „Скамейку!" (и прочее). „Вахмистр! — вторично закричал Фитингоф, — не пускать его брить меня!"

Другой раз, тоже при приготовлении развода, он заметил, что рядовой того же эскадрона Баранов скверно марширует да еще при этом улыбается. Фитингоф подлетел к нему, схватил за длиннейший ус и стал маршировать с ним рядом, приговаривая в такт: „Не сме-я-ться, у-са-та-я ско-ти-на“, но на втором же куплете сам сбился с такта и расхохотался».[194]

Картина Федотова «Приход дворцового гренадера в свою бывшую роту Л.-гв. Финляндского полка», написанная в 1850 году, дает много информации о солдатских буднях, правдивость ее подтверждается восторженными отзывами современников. Хотя это небольшое полотно осталось, к сожалению, на стадии эскиза, оно дает возможность проникнуть взглядом в жилище николаевских солдат.

Солдаты Л.-гв. Павловского полка на бивуаке. Худ. А.И. Гебенс. 1850 г.

Солдатская казарма, хорошо знакомая Федотову со времен службы, представляет собой просторное помещение с высоким потолком и дощатым полом. Никаких светильников в дневное время не видно, свет падает только из окон, длинный ряд которых заканчивается красным углом с большим количеством икон. Вдоль противоположной от окон стены тянутся длинные многоярусные деревянные полки: на двух верхних ровными рядами лежат солдатские ранцы с притороченными манерками, на нижней стоят строевые головные уборы. В данном случае это каски, а до 1844 года здесь такими же рядами стояли кивера. Под ними расположены солдатские спальные места, в один ярус, стоящие попарно. Это жесткие деревянные кровати или топчаны, которые имеют довольно большую высоту, примерно по пояс человеку. Они напоминают высокие деревянные ящики на ножках. Очевидно, внутри лежали солдатские вещи — мундиры и панталоны разных сроков, старые и новые шинели, несколько пар белья, полотенца, портянки, кожа для сапог и всевозможные бытовые мелочи.

Между рядом кроватей и окнами остается большое свободное пространство, где старослужащие «дядьки» обучают молодых солдат маршировке с ружьем на плече. Николаевская казарма не была таким замкнутым миром, как, например, современная. Там всякий день можно было видеть посетителей — родственники из деревень приходили проведать своих сыновей или братьев, разносчики приносили товар, нищие получали подаяние. Все это также отражено в картине.

Современник Федотова П.С. Лебедев в 1851 году писал на страницах «Северной пчелы»: «Прибавим… несколько подробностей, которые были мне указаны самим Федотовым; в числе лиц, окружающих гостя, виднее других — ротный писарь, с книгой под мышкой и пером за ухом; но главное — что милостыню нищему подает мимоходом егерь с балалайкой в руке и шинелью внакидку…»[195]

Сослуживец Федотова А.В. Дружинин вспоминал: «Этот рисунок — совершенство в своем роде, потому что он прост и правдив; в нем вы видите десяток военных типов без всяких украшений. Бывший фельдфебель роты, взятый в дворцовые гренадеры, является к прежним товарищам в гости; старые солдатики его приветствуют и потчуют табаком; является маленький флейтщик, которого старик, верно, баловал прежде; ротная собака прыгает от радости и ласкается к узнанному ею посетителю. В глубине ротной залы обычные занятия идут своим чередом: рекруты маршируют под надзором дядек; цирюльник, бреющий егеря, засматривается на гостя; один солдатик спит, другой угощает родных, третий любезничает, четвертый подает милостыню нищему, пятый чинит сапоги, шестой покупает тесемку у разносчика. В этом крошечном эскизе чрезвычайно много жизни, веселости, чувства и добродушия».[196]

Далее Дружинин делает прибавление: «Эта прекраснейшая черта только и может быть изображена живописцем, знающим нравы солдат до тонкости. Наш солдат добр до чрезвычайности. Нищие являются к его столу, и при роте есть иногда несколько солдат, до призрения их ротою скитавшихся по улицам без хлеба и надзора. Само собою разумеется, что собака, нарисованная Федотовым, и мохната, и безобразна».[197]

Августейшие особы регулярно посещали солдатские казармы, а в тех местах, куда в любой день и час мог заглянуть великий князь или сам император, конечно, должны были ревностно поддерживаться чистота и порядок. Высокое начальство спрашивало солдат об их нуждах, и мог случиться и смелый шутливый диалог, что говорит об особом патриархальном духе гвардии того времени. Офицер Л.-гв. Егерского полка Степанов припоминает забавный случай. Характерно, что солдата автор называет своим приятелем. Разумеется, офицер-дворянин и простой унтер не могли быть на равных, но приятельских отношений, симпатий и непринужденных разговоров при Николае I никто не отменял.