Военный слух

К тому времени как я кончил разговаривать с Нилом, перестрелка завершилась. Мы связались с командиром НС, который сказал: «Сейчас хокей. Ви-Си ди-ди».

Я снова связался с Нилом. «Виктор-Чарли отошли, Шестой. Потерь нет. Местность осмотрели, результаты отрицательные».

— Вас понял. Как обстановка сейчас?

— Обстановка нормальная, — ответил я. — Без изменений.

На следующее утро в ротной столовке я сидел, обхватив онемевшими руками чашку с кофе. После того боя я не спал. Никто у нас не спал. Нас привели в состояние полной боевой готовности, потому что поступило сообщение о том, что батальон противника движется в нашем направлении. Мы ждали, и, пока ждали, боролись со сном. Нас то и дело дразнил снайпер, шёл непрестанный дождь, но ничего не произошло. На рассвете мы отправились обратно в лагерь, кроме тех, кому выпало оставаться на рубеже или выйти на патрулирование.

Когда я сидел в столовке напротив капитана Нила, дождь шёл по-прежнему. На улице очередь морпехов брела мимо нагревателей, каждый окунал котелок в кипящую воду. Мне хотелось спать. Мне хотелось поспать в сухости и покое четыре-пять часов, но надо было прокладывать телефонную линию на новую позицию. На это должна была уйти большая часть дня. Кроме того, мне надо было проверить, как навели порядок в секторе моего взвода. Нил обнаружил возле школы груду пустых банок из-под сухпая, и очень расстроился по этому поводу. Ему нравилось, когда на поле боя было прибрано. Поэтому мне надо было убедиться, что мои солдаты те жестянки закопали. Надо обязательно не забыть, и всё это сделать. На войне уборка мусора за собой — важное дело. Чей-то голос у меня в голове сказал мне, что я чересчур язвлю. Мне стало стыдно за себя самого. Никто меня не заставлял идти в морскую пехоту или проситься в боевую роту. Сам напросился. Так-то оно так, но признание этой истины не разрешало насущной проблемы: я очень устал, и мне хотелось немного поспать.

Нил сказал, что он просматривал моё личное дело и заметил, что я уже девять месяцев во Вьетнаме без отпуска. Есть свободное место на завтрашний утренний рейс в Сайгон. Не хотел бы я слетать в Сайгон на три дня отдохнуть? «Так точно», — ответил я без колебаний. Так точно, точно, точно.

* * *

Рано утром C-130 коричнево-зелёной маскировочной окраски совершил посадку в аэропорту Таншоннят. Мы поехали в Сайгон на автобусе с экранами из проволочной сетки на окнах, которые должны были отбрасывать гранаты террористов. Автобус остановился перед Мейеркортом, отелем, отведённым для пребывания солдат-отпускников. По верху высокой стены, окружавшей отель, тянулась колючая проволока, а у двери в караульной будке, обложенной мешками с песком, стоял военный полицейский с дробовиком. Стоя на балконе своего номера на восьмом этаже, я глядел, как на болота к югу от города самолёт бросает осветительные ракеты. На горизонте мелькали вспышки артиллерийского огня, орудия ритмично ухали. В общем, даже в Сайгоне от войны было никуда не уйти. Однако номер был чистый и недорогой. В нём были душ и кровать — настоящая кровать, с матрасом и чистыми простынями. Я принял горячий душ, испытав огромное удовольствие, лёг и проспал пятнадцать часов.

На следующее утро я нашёл, куда можно уйти от войны. Место это отыскалось в тихом городском квартале, где высокие деревья закрывали от солнца улицы, и где я смог долго идти, не видя солдат, шлюх или баров — просто тишина, тенистые улицы и побеленные виллы с красными черепичными крышами. В одном из переулков стояло уличное кафе. Я зашёл позавтракать. Ранним утром в кафе было прохладно и свежо, и, кроме меня, там было всего два посетителя — две милые вьетнамки в оранжевых аодаях. Официант подал мне меню. Меню! Я мог выбирать, что съесть — нечто, чего я был лишен много месяцев подряд. Я заказал сок, кофе с молоком и горячих круасанов с джемом и маслом. Поев, я откинулся на спинку стула и стал читать сборник Дилана Томаса. Эта книга, подарок сестры, унесла меня далеко от Вьетнама, в покой холмов Уэльса, на скалистые валлийские берега, где летают цапли. Мне понравились «Папоротниковый холм» и «Стихи в октябре», но я не мог читать «У смерти никогда не будет власти…». Я мало что знал о жизни Дилана Томаса, но мне казалось, что на войне он не бывал. Любой, кто повидал войну, даже усомниться не мог в том, что власть у смерти есть.

Когда я уходил, ко мне подошла однорукая старуха и попросила милостыню. Она подала мне бумажку, на которой было написано: «Мне пятьдесят лет, и я потеряла левую руку при артобстреле. Мой муж погиб в бою с вьетконговцами в 1962 году. Дайте мне, пожалуйста, 20 пиастров». Я дал ей сотню, она поклонилась и сказала: «Кам онг». Расскажи-ка ей, Дилан, что у смерти власти нет.