Военный слух

Сразу же за просекой начинались леса, тянувшиеся до самого горизонта, где над зубчатой линией верхушек деревьев висело солнце — гигантский оранжевый шар, плывущий над зелёным морем. Воздух, пропитанный запахом сосен, остывал и был дремотно неподвижен, как летним вечером где-нибудь на Юге. Оступаясь, я спустился в седловину между двумя холмами, снова пошёл в гору, снова спустился, и с радостью увидел простиравшуюся впереди равнину. Где-то через четверть мили тропа влилась в мощёную дорогу, которая вела к лагерю. Мы с радостью заметили за деревьями проблеск асфальта. Увидев, что осталось преодолеть последний отрезок пути, рота зашагала быстрее, почти весело. Несколько морпехов в голове колонны затянули строевую песню, остальные подхватывали припев.

Девка живёт на высоком холме.
Лайзонька-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!
Мне не даёт, а сестрёнка — вполне.
Лайза-Лайза Джейн!
Ух-ты, да ух, Лайза-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!
Лайзонька-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!
В Лэкауонне девка живёт.
Лайзонька-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!
Девка — улёт, только мне не даёт.
Лайза-Лайза Джейн!
Ух-ты, да ух, Лайза-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!
Лайзонька-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!

Песня эта звучала как вызов. Ребята протопали тридцать миль нехожеными тропами, по сильной жаре, каждый тащил на плечах сорок фунтов снаряжения, но возвращались они с песней. Ничто не могло их сломить. Слыша, как рёв «Ух-ты, да ух, Лайза-Лайза, Лайза-Лайза-Джейн!» разносится на весь лес, я испытывал гордость за несгибаемый дух бойцов нашей роты и радовался тому, что я один из этих ребят.

* * *

Пришла осень, мы провели неделю в Норфолке на курсах по обучению десантированию с моря. Днём мы боролись с морской болезнью, качаясь на бурных волнах Атлантики, по вечерам пьянствовали в барах на улице Саут-Грэнби. Потом вернулись в Куонтико учиться тому, как вести уличные и ночные бои, играя в войну в тусклом мерцающем свете осветительных ракет. Неделю за неделей, месяц за месяцем мы обучались нашему жестокому ремеслу, и каждое занятие было очередной ступенькой эволюции, в результате которой мы превращались из гражданских людей в профессиональных военных. Но завершиться это превращение могло только после службы во Вьетнаме, так как есть в войне некоторые особенности, которые нельзя постичь в ходе обучения, каким бы реалистичным и напряжённым оно ни было. А в Куонтико процесс обучения был настолько приближён к реальности, насколько это вообще возможно вдали от войны.

Как и все эволюционные процессы, процесс нашего перевоплощения сопровождался мутациями. Корпус морской пехоты сделал из нас высокоэффективных бойцов, и это отразилось на нашем внешнем виде. Ни следа не осталось от тех патлатых пухловатых детишек, что высыпались когда-то из автобуса по прибытии в кандидатскую офицерскую школу. Они стали ладными морскими пехотинцами, чьи окрепшие тела обрели способность преодолевать пешком огромные расстояния или запросто втыкать штык между рёбер.

Но самые серьёзные изменения затронули вовсе не тела. Мы стали гордыми и уверенными в себе, причём у некоторых эта гордость доходила до заносчивости. Мы приобрели такие черты хорошего военнослужащего как мужество, преданность и esprit de corps[12], хотя и несколько ожесточились душой в результате. В нас произошли и кое-какие другие перемены. Я заметил, что начал глядеть на мир другими глазами. Годом ранее я взирал на холмы Виргинии глазами студента-филолога, увлечённого стихами поэтов-романтиков. Теперь же я видел их чётче и прагматичнее, глазами пехотного офицера. Виды природы перестали быть пейзажами, теперь они стали местностью, и я оценивал их уже не с эстетических позиций, а с точки зрения их пригодности для ведения боевых действий тактического уровня. Меня изо дня в день натаскивали отыскивать места, где можно укрыться от огня или наблюдения, и я отмечал наличие впадин и складок там, где человек гражданский видел совершенно ровную местность. Если мне на глаза попадался холм, т. е. «возвышенность», я автоматически начинал планировать атакующие или оборонительные действия, намечая пути подхода и размечая сектора обстрела. Живописная красота луга, подступавшего к лесу, ничего для меня не значила. Наоборот, в нём могла таиться опасность. Если я набредал на такой лужок, я сразу же инстинктивно начинал прикидывать, как провести взвод через этот открытый участок, подвергая его как можно меньшей опасности, и как лучше всего выстроить бойцов: клином, обратным клином или цепью, два отделения впереди, одно сзади.

* * *