Некоторые из моих сокурсников отнеслись к борьбе с повстанческими движениями с религиозным пылом, решив проштудировать почти все книги по этой теме. Забавное было зрелище: сидят коротко стриженные офицеры, на вид — явные американцы, и изучают заветы Мао Цзе Дуна с тем же благоговением, что и ученики великого Председателя в Пекине и Ханое. Ибо сказано: «Познай своего врага». Большинство этих усердных офицеров были образцовыми служаками, решившими делать военную карьеру, поэтому они стремились до мелочей разобраться в особенностях этой экзотической стратегии по тем же причинам, по каким студенты-медики читают статьи о последних веяниях в хирургии: они полагали, что смогут достичь больших успехов в работе, когда придёт время заняться ею всерьёз. Я же в генералы не стремился. Вьетнам интересовал меня в основном как место, где можно поучаствовать в опасных приключениях, а не как полигон для проверки последних военных теорий или развития моих собственных профессиональных талантов, в лучшем случае скромных.
Каждый раз, когда я возвращаюсь мыслями в те дни, проведённые в школе начальной подготовки, в первую очередь перед моими глазами предстаёт вот такая картина: по грунтовой дороге движутся две цепочки людей в зелёном обмундировании, согнувшись под тяжестью снаряжения, под беспощадно палящим солнцем. Облако красной пыли, поднятой нашими ботинками, припудривает деревья на обочинах, и они приобретают нездоровый сероватый вид. Пыль оседает на обмундировании, стекает грязными струйками по потным лицам. Позвякивают антабки на винтовках и ножны штыков, брякают котелки, болтающиеся в рюкзаках. На головы давят тяжёлые стальные каски, и окрики «Подтянись, держи дистанцию, подтянись!» эхом разносятся над длинной колонной.
Не знаю, что хуже: монотонность, когда приходится час за часом выносить вперёд то одну, то другую ногу, или постоянное напряжение внимания, когда следишь за тем, чтобы до впереди идущего человека всегда было пять шагов дистанции — «чтобы одной пулей всех не положило». Даже самые дисциплинированные бойцы, передвигаясь на марше в колонне, подвержены «эффекту аккордеона». Колонна постоянно то растягивается, то сжимается, потому что шаги у всех разные. Сначала колонна движется непринуждённо, затем резко останавливается. Мы сбиваемся в кучу, натыкаемся друг на друга и ждём, сильно наклонившись вперёд, чтобы не так болела спина. Колонна снова начинает движение, рывками, подобно поезду, выезжающему с разъездного пути. При этом в колонне образуются просветы. Мы бегом ликвидируем их под надоевшие уже окрики: «Подтянись, чёрт побери, не растягиваться!» Объявляется долгожданный пятиминутный привал. Сбросив рюкзаки, мы разбредаемся по обочинам, съезжая с насыпи, чтобы добраться до прохладной травы и полежать. Времени хватает лишь на то, чтобы сделать несколько глотков из фляжки и несколько раз затянуться сигаретой, и тут доносится страшная команда: «Рота «Н», по коням! Жопы оторвали, резко встали! По коням, выходим!» Мы поднимаемся с земли медленно и неохотно, как заключённые, скованные одной цепью, и снова берёмся за старое. Ногу вперёд, затем другую. Шевели ногами! В это время вся прежняя жизнь просто стиралась из памяти. Проведённых в колледже лет будто бы никогда и не бывало, и казалось, что всю жизнь я таскаю тяжеленный рюкзак, шагая по бесконечно долгим дорогам под убийственно жарким солнцем. Тогда я, помнится, пришёл к выводу о том, что суть службы морского пехотинца — боль.
Но случались и моменты душевного подъёма, которыми мы вознаграждались за долгие часы переходов на натёртых ногах. Помню, как однажды под вечер мы брели по неровной просеке, тянувшейся по холмам до того места, где располагался наш временный лагерь. Добравшись до вершины очередного подъёма, я поднял глаза и увидел, как головной взвод преодолевает другой. Они виднелись на тропе как два обрывка цепи, один тянулся за сухопарым майором Сеймуром, командиром роты, а другой — за прыгающим вверх-вниз алым вымпелом, который нёс знаменосец. Когда он достиг вершины следующего холма, флаг распрямился на ветру, подхваченный порывом ветра, на какой-то миг показалась золотая буква «Н», затем флаг снова свернулся и постепенно, по мере того как знаменосец спускался по склону, исчез из вида. Следом за ним сквозь поднятую им пыльную дымку проковыляла колонна — обмундирование в чёрных пятнах пота, выцветшие от постоянного мытья бледно-жёлтые брезентовые ремни с подсумками, рюкзаки с прицепленными скатками одеял, приклады винтовок, темнеющие коричневыми мазками на повседневных оливково-коричневатых морпеховских рубашках.