Военный слух

— Очень хорошо. Нам солдаты с венболезнями ни к чему. Хорошо, продолжайте в том же духе.

— Да-да, продолжим, сэр.

Не произнеся больше ни слова, Макклой чётко повернулся и вышел на улицу.

— Ловко! — сказал я ему.

— Пи-Джей, я же не зря училище закончил.

Мы отправились в «Синий георгин». Там царил полумрак, само заведение располагалось посреди роскошного сада, а в нём порхали роскошные китаяночки. Там любили зависать австралийские военные советники, проживающие в Дананге. Трое из них были приписаны к 11-му полку рейнджеров, и мне пришлось выслушивать их с Макклоем воспоминания о перестрелках в джунглях в «минувшие дни».

Как большинство австралийцев, эти ребята были мастерами по части выпивки. Постепенно дошло до двух бутылок «Джонни Уокера», извлечённых из их личных запасов. В духе австралийско-американской дружбы они налили нам обоим по бокалу прозрачного золотистого виски. Само собой, неразбавленного. Без воды, безо льда. Затем они наполнили свои стаканы, опорожнив одну бутылку и плеснув из другой. Затем один из «осси», худощавый, с дублёной кожей уоррент-офицер, проделал трюк, какого я не видывал ни до того, ни после: он взял свой стакан, в котором было как минимум восемь унций[52] и замахнул в один приём.

— Ба-а-а! Обалдеть как хорошо, — сказал он, снова наполняя свой стакан. По сравнению с этим героическим глотком я лишь скромно отпил из бокала. Осси хлопнул меня по спине. «Слышь, друг, а я думал — ты американский морпех. Думал, вы там все крутые. Давай-давай, замахни. У нас тут выпивки ещё много».

В двадцать три года у меня были соответствующие этому возрасту представления о том, что такое настоящий мужчина, к тому же мне следовало защитить репутацию американской морской пехоты, и я выпил до дна. Через несколько секунд комната начала медленно вращаться, как вертолётные лопасти сразу же после включения двигателя. «Вот теперь молодец!» — сказал уоррент-офицер. Он плеснул мне ещё несколько унций. Кто-то сказал «Будем здоровы!», и я сказал «Будем здоровы!», и снова выпил. Количество лиц в крутящейся комнате увеличилось вдвое, а во рту стало как после укола новокаина у дантиста. Обрывки голосов австралийцев доносились словно из трубы длиною с милю. «Давай, друг, ещё стакан. Замахни. Во! Молодца. Будем здоровы! Вот теперь нормально».

Когда я проснулся в комнатке одной из китаяночек, всё было далеко не нормально. Я совершенно не помнил, как туда попал. Форма валялась в беспорядке на полу. Её аккуратно свёрнутый аодай лежал на стуле. Голая китаяночка, лёжа рядом со мною, со смешками сообщила, что я был «буку пьяный» и сразу же заснул. Но теперь-то я в порядке, и не против номер один скорячок?

— Конечно. Сколько?

— Четыре тысячи Пи.

Девушка была красивая, не такая худая, как вьетнамки, хотя и с такими же длинными прямыми чёрными волосами, портила её лишь жёсткая деловитость во взгляде. Даже не подумав о том, что четыре тысячи пиастров — это больше тридцати долларов, я ответил: «Конечно. Почему бы нет? Четыре тыщи, замётано». Порывшись в бумажнике, я вытащил пачку оранжевых банкнот с тиграми и драконами. Она тщательно их пересчитала, залезла на меня и сделала мне скорячок, который действительно был номер один, хотя четырёх тысяч не стоил.

Мы закончили наши дела, оделись, и она отвела меня обратно, переведя через улицу обратно, в «Синий георгин». Макклой всё ещё был там, на коленях его сидела девушка. Я не поверил собственным глазам: австралийцы распивали очередную бутылку скотча.

— Ну и как тебе Ланг? — спросил уоррент-офицер. Так я узнал, как зовут эту девушку.

— Хороша, но дорого.

— Ага, они тут избалованы.

Раздались тяжёлые удары в дверь. «Чёрт! — сказал «осси». — Военная полиция! Так, янки, давайте-ка вон под ту кушетку». Он толкнул меня с Макклоем к софе у стены. Судя по всему, бар стоял в районе, в котором американцам после наступления определённого часа находиться запрещалось. Мы залезли в узкое пространство под кушеткой, и я помню, как глядел оттуда на две пары сверкающих чёрных ботинок с белыми шнурками, которые топтались дюймах в шести от моего лица, не больше. От виски и нелепости ситуации меня стал разбирать смех, и Макклою пришлось зажать мне рот рукой. Несколько минут полицейские топали ботинками по комнате, затем убедились, что американцев нет. Хлопнула дверь.

Уход полицейских послужил нам сигналом. Поблагодарив «осси» за виски и за то, что спрятали, мы вышли на улицу и, вдыхая влажный ночной воздух, направились в Гранд-Отель. Там мы обнаружили Питерсона с Локером, они пили на веранде ром в компании моряка с норвежского торгового судна. Питерсон, глаза которого уже остекленели, представил нас норвежцу — высокому блондину с лицом, украшенным красными и синими прожилками.

«Фил, Мэрф, этот моряк — отличный мужик! — сказал шкипер заплетающимся языком. — Он отличный мужик, потому что он скандинав, а я сам скандинав, и этим я горжусь. Скандинавы — самые хорошие люди на земле».