Военный советникъ

Мягко урча мотором, к «Бутиковской» подъехал роскошный темно-красный кабриолет с бежевой крышей (еще один «жеребец» из агреневских конюшен), возле которого моментально нарисовался уже знакомый крикливый распространитель газет. Вечно-бдительный швейцар тут же рявкнул в его сторону что-то грозное, тот послушно отскочил – но недалеко, буквально залипнув на новый «экспонат» почти разъехавшейся выставки.

– Хм, похоже, что лимузин Григорию Дмитричу так и не починили… Однако я так и не понял, какая связь между мной и ленью Виктора?

– Самая прямая. В отличие от тебя, братец упустил кучу возможностей – и ладно бы только для себя лично, так ведь и для Русской Лесопромышленной! А мы оба знаем, что его сиятельство подобного не одобряет.

Пнув ни в чем не виноватый темно-синий «Дон» по колесу еще раз, Сергей опомнился и вновь понизил голос:

– У меня с Витюшей не все гладко в общении. Собственно, мы в ссоре.

Молодой денди поправил жилетку и освидетельствовал носок туфли, слегка помятый после близкого знакомства с твердым «эластиком» шины.

– Однако же мне бы не хотелось, чтобы он поехал в Сибирь управлять какой-нибудь лесопилкой. В общем… не мог бы ты серьезно поговорить с братом, и в ходе беседы как бы проговориться, что Александр Яковлевич им крайне недоволен?

Достав портсигар и вытянув из него еще одну сигариллу, Геннадий покрутил ее в руках. Задумчиво понюхал, постукал мундштуком о ноготь большого пальца, опять понюхал, задумался – да и выкинул никотиновую палочку ко всем чертям.

– Н-да, в семье не без Виктора… Черт с тобой, поговорю. Но будешь должен!

Повеселевший родственник без возражений согласился – однако тут же уточнил:

– Надеюсь, не моего «бразильца»? Батюшка строго-настрого запретил мне с тобой меняться.

Едва не уронив увесистый прямоугольник портсигара себе на ногу, старший кузен подозрительно уточнил:

– Это еще почему?!

Многозначительно поиграв бровями, Сергей чистосердечно признался:

– Сказал, чтобы я его так подарил.

– Да?!

– На свадьбу.

Даже и не планирующий жениться в ближайшие три-четыре года Геннадий Лунев глубоко вздохнул, собираясь выразить все охватившее его негодование. Но тут же закашлялся от уличной пыли, кое-как сплюнул и тоскливо подвел черту:

– Сволочи. Все!!!

Чух-чух-чу-ух!..

Чем ближе были платформы Варшавского[60] вокзала, тем меньше сил оставалось у красного паровоза, тянущего за собой скорый пассажирский «Норд-Экспресс»[61]. Пыхая белым паром, тут же оседающим пятнами изморози на грязных стенках угольного тендера, усталый труженик полз по ниткам рельс, упрямо проталкивая сквозь разыгравшуюся метель шесть вагонов фирменной темно-коричневой окраски.

– Куда прешь, малек? Пшел отсюда!..

Последнюю пару метров поезд одолел исключительно на инерции многотонного состава – а добравшись, с протяжно-жалобным скрежетом колес намертво встал и облегченно взревел гудком. Лязг вагонных сцепок, гомон встречающей толпы (довольно жидкой, по зимнему времени и разыгравшейся непогоде), суета вокзальных служащих…

– Не зажимай молодого, Ося. Лучше припомни, как сам начинал.

– Я уже на третий день свою очередность назубок выучил, а этот!.. Вон на тележке переднее колесо вихляет, а Фимка и не чешется!

Пока рядовые носильщики быстрым шагом распределялись вдоль прибывшего состава, наиболее авторитетные и уважаемые артельные без особой спешки заняли стратегически верные места – то есть напротив вагона для особо солидной публики.

– А-астарожна!..

Впрочем, рядовые тележечники на своих предводителей были не в обиде. Хотя бы потому, что оставшиеся на их долю пассажиры тоже очень ценили личный комфорт – и так же не имели вредной привычки самолично таскать багажные тяжести. Под которые, к слову, в коротком фирменном поезде был выделен отдельный вагон.

– Па-астаранись!..

Сурово насупленные кондукторы сноровисто протерли дверные поручни от налипшей грязи и угольной пыли – подготавливая тем самым благоприятные условия для явления состоятельных странников, вернувшихся с благодатных пляжей французской Ривьеры в заснеженный и вечно-хмурый Санкт-Петербург.

– Ну наконец-то… С прибытием!!!

Стоило первому из путешественников ступить на мерзлые камни перрона, как шум от встречающих разом усилился: слова и целые фразы на английском, немецком, французском и русском причудливо перемешивались между собой, создавая впечатление этакого вавилонского столпотворения, случившегося на отдельно взятом кусочке вокзала. Однако долго это не продлилось – буквально пара минут, и дебаркадер[62] начал резко пустеть, позволяя студеному ветерку беспрепятственно гонять стайки колючих снежинок. Довольно быстро закончилась суета и возле багажного вагона, после чего в теплый вокзал потянулись уже носильщики и тележечники, а вслед за ними начали исчезать в проемах вагонных дверей и растерявшие всю свою суровость кондукторы…

– Эй, человек!

Услышав сие негромкое обращение, самый молодой из вокзальной багажной артели обрадовано развернул свой вихляющий на неровностях агрегат к припозднившемуся клиенту. Э-э-э?.. Или даже – клиентам?