Военный советникъ

А один августейший курсант в форме Михайловской артиллерийской академии вообще предпочел грустить о бедном двоюродном дядюшке в обществе давнего друга – одного из тех, кого можно было без всяких сомнений признать настоящим, и уж точно самого надежного. Да, подурачиться, и поболтать о всякой смешной ерунде с князем Агреневым было сложно. Ну так на это у Михаила была целая куча приятелей-ровесников, готовых поддержать в любом веселом начинании! Зато у «скучного и слишком серьезного» оружейного магната и развлечения были такие, что на их фоне привычный великокняжеский досуг выглядел скучно и пресно. Прыгнуть с парашютом с высоты в версту! Разогнать гоночный болид до ста пятидесяти верст в час! Уже трижды поучаствовать в «королевской битве» на выживание, бродя с пневматикой в руках по Лабиринту одного из «Колизеумов»! Ощущать, как кипит кровь в жилах, срывать горло в победном крике, чувствуя прожигающий разум и тело экстаз – от того, что оказался умней, хитрей, быстрей противника… После такого все эти попойки и пирушки, рауты и балы, походы к балеринкам Большого Императорского театра и флирт с придворными дамами воспринималось чем-то картонным, ненастоящим. Хорошо хоть друг научил, как получать удовольствие от участия в обязательных приемах – разбирая окружающих по степени вредности-полезности и угадывая их интерес. А то бы, пожалуй, он на этих светских мероприятиях волком выл, сходя с ума со скуки.

Впрочем, не только настоящими развлечениями был дорог молодому Романову аристократ-промышленник Агренев. Кхм, нет, ну настоящие мужские игрушки тоже были весьма важны – но все же в первую очередь Мишкин скучал по иному. Их беседы! От того, что они с князем этак непринужденно обсуждали, его иногда попросту бросало в жар. Порою сильно болели щеки и затылок от долгого смеха – однако со временем все чаще и чаще во рту возникала хинная горечь. Всего лишь от понимания, как много лжи, предательства и откровенной грязи скрывается в окружающем мире… Да что там в мире – даже просто в истории собственного рода!

– Ты про то, что с твоим дедом они успеха все же достигли? Не обижайся, Мишель, но это скорее императору Александру Второму изменила его вечная удача. Согласись, сия ветреная госпожа очень долго была благосклонна: Каракозов стрелял практически в упор, но пистоль успели сбить в сторону; в Париже поляк Березовский вполне удачно выстрелил и даже попал…

– В лошадь!

– Да, мне тоже жаль благородное животное. Продолжим: в Санкт-Петербурге покусился народоволец Соловьев – пять выстрелов из револьвера, все мимо. Провальная попытка взрыва императорского поезда под Москвой, успешный подрыв столовой в Зимнем дворце. Итоги, надеюсь, помнишь? Куча трупов, а твой дед разве что только чихнул от пыли. Скажи, а вот если дать тебе револьвер…

При виде вышагивающего им навстречу немолодого господина, ведущего под ручку нарядно одетую даму, Михаил Александрович едва заметно напрягся.

– Сколько выстрелов ты уложишь вон в то деревце?

Настороженно отступив с парковой дорожки, а после еще и проводив гуляющую парочку внимательным взглядом, великий князь слегка успокоился.

– Все шесть уложу. Так это я!

– А что мешало дилетанту Соловьеву основательно позаниматься на стрельбище?

– Ну да. Берегла судьба дедушку…

– До поры до времени. Госпожа Фортуна не любит тех, кто столь вызывающе пренебрегает ее милостью.

Намек на то, что почивший в бозе император был не самым умным человеком, его родной внук начисто проигнорировал. Во-первых, какой смысл обижаться на правду? А во-вторых, его больше интересовала троица небрежно одетых мещан, мелькнувшая вдалеке.

– И все равно не понимаю, отчего ты считаешь народовольцев недалекими.

– Потому, Мишель, что они живут в каком-то своем мире. Считают, что стоит только убить царя и дюжину-другую крупных чиновников, как в империи моментально начнутся изменения к лучшему, и народ станет носить их на руках.

Хмыкнув, брат правящего государя чуть повернул голову, отслеживая боковым зрением публику на параллельной аллее:

– А, это? Знаешь, Александэр, мне уже не раз приходила мысль…

Подметив в безопасном отдалении двух прехорошеньких девиц явно дворянского сословия, не отрывающих от него восторженного взгляда, двадцатилетний почти офицер-артиллерист горделиво приосанился. Так, самую малость.

– Н-да?

– Я о том, что известный реакционизм[111] моего покойного папа как раз и проистекал из той печально известной ситуации, в которой на него свалилась власть.

Поправив в кармане небольшой пистолет, Михаил незаметно огляделся.