ВоенТур

— Отчего не подскажу. — И он молча вытащил нам из темноты склада несколько буханок хлеба, пяток банок килек и несколько пачек папирос. Судя по тому, как он привычно это делал, очевидно, он работал здесь кладовщиком или завскладом. Взяв в руки все что он дал, поинтересовался:

— А на сотню человек у тебя продуктов хватит?

— Хватит, и на большее хватит. Присылай каптерщика, выдам и на большее, все равно немцу достанется. Склад большой — все не вывезешь.

— Спасибо отец, сейчас распоряжусь! — и двинулся на выход.

После полутемного склада, даже под навесом яркий свет резанул по глазам. С безоблачного ярко-голубого неба беспощадно жарило солнце.

Пока я беседовал с кладовщиком экипаж «сорокчетверки» загрузил Васин грузовик, а все что не влезло на корму танка и стал на пару с машиной, как и мы под навес пакгауза. Все снаряды, которые были без ящиков, аккуратно собирали в кузов машины. К сожалению бронебойных не было, только шрапнель. Ладно, как говорится — дареному коню в зубы не смотрят. Хорошо хоть, что шрапнель есть, хоть что-то, против пехоты будет что надо, а против техники поставим ее на удар, должно хватить, тем более что для бронетранспортеров и двоек с тройками тоже должно быть достаточно, ну а четверки оставим моему ИСу и «Зверобою».

Как говорится война войной, а обед по расписанию. Быстро перекусив, механики принялись осматриватьтехнику, особенно найденную, ая как тот хомяк, которыйпридя к врачу просить таблетки от жадности буду просить выписать еще и микстуру, да побольше, побольше.

Один из железнодорожных путей уходил куда-тов сторону от станции. Мы решили проверить куда он идет. Минут через десять впереди показались дымы, а спустя еще некоторое времямы увидели около рампы эшелон с техникой, в том числе и с советскими танками БТ, часть из которых как-то неспешно горела. В голове состава, опрокинутый мощным взрывом, лежали кверху колесами паровоз и первые два вагона. Устоявшие на рельсах вагоны и платформы почти обгорели, многие двухосные теплушки были с сорванными крышами, выбитыми дверями и бортами. Во всем эшелоне — ни живой души. В пустых вагонах тишина, как на кладбище. Резко пахло дымом, горелым железом, обуглившимися досками и жженой краской. Две седьмых бэтэшки стояли на рампе. Скорее всего их сгоняли с платформ во время налета — на одном крепежные стропы из катанки, так и остались прикрученными к буксирным крюкам, на втором была сбита левая гусеница, да и сам танк был сильно разбит мощным близким разрывом. Тем более, что и воронка подходящая присутствовала.

Я вместе с своим механиком подошел к танкам стоявшим на платформах. Слишком хорошо я их знал чтобы спутать с какими-то другими танками. Остановившись рядом с чадившим БТ мы стали обсуждать увиденное.

Первым высказался Колян: — Судя по всему, эшелон разбомбили здесь на полустанке. — С этими словами он пошел вдоль состава, внимательно осматривая состав и технику.

— Да, скорее всего ты прав… — Согласился я с ним. — Танки настоящие, не бутафория. — вполголоса добавил, все таки еще до конца не веря в произошедшее с нами.

— И трупы погибших танкистов в них тоже. — Чуть тише добавил механик, и замолчал…

Мы стояли у бэтешки, которая грузно осела в пыль рампы, с жженным левым бортом, иразодранной в клочья броней, совсем недавно бывшей грозной и стремительной машиной, которая напоминала сейчас скорее развороченную братскую могилу. Останков экипажа здесь уже нет.

— Командир, знаешь что это? — Механик указал глазами на место с левой стороны выгоревшей башни, где были заметные грязные, шелушащиеся под летним солнцем дымчато-черные потеки. — Это жир. Сгоревший человеческий жир.

В этот момент я осознал, что этот запах до конца жизни будет меня преследовать, даже во сне.

— А ты откуда знаешь?

— Ты что забыл? Я контракт оттрубил в Чечне. Никогда не думал, что попаду еще на одну войну. Мне той, честно говоря за глаза хватило, а тут на другую!

Беседуя, мы с Петровичем поднырнув под платформы перешли на другую сторону путей. И сразу увидели военного, который ловко орудовал лопатой. Был он невысокого роста, вряд ли выше метра шестьдесят пять, но в плечах был очень широк. Про таких говорили — косая сажень в плечах. Да и руки были как у гориллы, почти до колен, а от колен начинались сапоги сорок шестого размера.

Представляю какой геморрой имел старшина, одевая и обувая этого солдата. Подойдя ближе, поняли что он хоронит убитых. Их оказалось немного. Судя по тому что вынутой земли было мало, хоронили в готовом ровике или воронке, рядом с военными лежали двое железнодорожников. Подошел Николай и аккуратно положил в могилу чью-то оторванную ногу в хромовом сапоге.

— Вот, нашел на платформе…

Когда сделали холмик, воткнули жердину с прибитой к ней доской от какого-то ящика. Писать поручили мне, выдав химический карандаш. «Пали в боях за Родину. 26 июня 1941.»

Ставя последнюю точку, подумалось: «В каких боях?...»

— Слышь сержант, надо бы фамилии добавить. — обратился я к красноармейцу.

— Что? — Он приставил ладонь к своему уху с потеком крови.