Воевода

Не восхищался только Куеля. Хмель из его головы почти выветрился, и он теперь со всей ясностью осознавал, как он во всем запутался. Зачем он позволил этому русскому проявить свою силу и унизить их бога? Как теперь его воины пойдут в бой, и где они будут черпать силы, глядя смерти в лицо? Он этого не знал, не знал и что делать с Русаной, потому что, чем дольше он говорил с ней, тем меньше ему хотелось отдавать столь прекрасную девушку послу и выполнять свои обязательства перед хитрым хазарином, который, по мнению князя, просто был не достоин такой добычи. Куеля сам должен был взять этот удивительный цветок в свой гарем. Чем дольше он думал об этом, тем справедливей ему казалась эта мысль. Но без хазарина он не мог напасть на русских, не нарушая древний обычай, который князь должен был чтить, чтоб не потерять уважение всех печенегов. Без этого уважения он не мог рассчитывать стать великим князем всех кангар. Люди посла должны были украсть священный кинжал, чтобы обвинить русских в корысти и святотатстве, за что полагалась кара и месть, и что избавляло от соблюдения обычая гостеприимства. Но теперь, даже если он получит эту возможность начать войну, он совершенно не был уверен в своих воинах, глядя, как они восхищены русским десятником, с каким почтением смотрят на него и как преклоняются перед его необыкновенным воинским искусством.

Куеля хорошо помнил, как двадцать лет назад печенеги позорно проиграли битву русским только потому, что небольшого роста русич удавил в поединке огромного печенежского богатыря. Все печенежское войско тогда бросилось в ужасе бежать, даже не вступив в бой. А что, если сейчас его воины так же дрогнут и побегут перед силой этого десятника?

Что делать, как быть? Может, богам не угодно, чтобы он начал войну с русскими? Как понять их волю, не ошибиться в выборе пути и узнать свою судьбу? Затуманенный раздумьями взгляд Куели скользнул безразлично по лицам воинов, юных дев, по всему тому, что когда-то его радовало. Теперь он не чувствовал вкуса этих вещей, и, лишь когда его взгляд упал на Русану, сердце его екнуло и забилось быстро и весело. Князь, искушенный в любовных утехах, усмехнулся в душе над самим собой. Нет, он никогда не думал о женщине отдельно, не стремился ее завоевать, потому что они, женщины, всегда были как приложение к успеху воина, как его законная добыча. Так всегда было, и так должно быть и теперь.

Нужна была только победа, чтобы получить все: и серебро из каравана, которое поможет нанять новых воинов и умножить его силу, и прекрасную деву, которая скрасит его жизнь и покажет остальным печенегам, как он храбр и силен. Но для этого ему нужна удача, как милость богов, удача, без которой не может жить ни один воин, ни один человек, когда-либо смотревший смерти в лицо. Сейчас все идет не так, именно потому, что просто нет удачи. Где он потерял ее? Когда оступился? Может, в разговорах с коварным хазарином? Да, конечно, вот она причина его неудач – он пошел на договор с теми, кто когда-то убивал его родичей, и боги мстят ему за это предательство, лишая его своего покровительства.

Страдающий ум Куели прояснился, теперь он знал, что делать и как вернуть милость богов, но все же ему нужен человек, который поможет это сделать. Он оглянулся вокруг, но взор его по-прежнему полупьян и рассеян и, кажется, бессмысленно скользит по лицам в поисках новых утех и наслаждений. Но это только кажется, до тех пор, пока его глаза не встречают воспаленный взгляд кангарского колдуна, который, всеми забытый, стоит около догорающей огненной дороги.

Лицо служителя древних богов застыло и похоже на каменную маску, и даже пляшущие по нему кровавые блики огней не способны высветить его сущность, раскрыть секрет, таящийся в паутине множества больших и малых морщин, делающих его лицо похожим на древнюю рукопись. Только глаза его живы, и только в них огненные отблески огня встречают достойный отклик. Там бурлит и кипит огнедышащая лава, которую не видит никто. Никто, кроме Куели.

Доли секунд нужны, чтобы они поняли друг друга без слов. Два человека, созданные повелевать людьми: один душами, а другой их телесной сущностью. Им ли не понять друг друга, но хитрый служитель культа давно уже наперед знает все: знает, кому звездами предначертана победа, а кому – иная судьба, и потому он не спешит откликнуться на молчаливый зов властного взгляда. Он смотрит долго и внимательно, словно дочитывая на лице князя какие-то одному ему ведомые еще не прочитанные знаки.

Лицо Куели вначале вытягивается от недоумения, а потом принимает раздраженный и грозный вид. Он делает повелительный жест рукой, пренебречь которым может только безумец. Жрец не таков, и он медленно подходит, сохраняя важный и таинственный вид.

– Есть ли у тебя особый жертвенный нож? – спрашивает Куеля, переводя взгляд на десятника, который упивается своей победой, гордо поглядывая и на девушек, и всех, кто дарит ему восхищенный взгляд.

– У меня много чего есть, – колдун чуть склоняет голову, растягивая губы в некое подобие улыбки.