Воевода

   — Отсеялись в деревнях вовремя, — рассказывал Данило. — Однако запасов хлеба осталось мало, дай Бог, чтоб урожай выдался. А тут ещё напасть...

   — Что случилось? — встревожился князь.

   — Да соседи наши иск вчинили, вроде как будто ты ихнюю землю захватил...

Дмитрий, не терпевший несправедливость, нахмурился.

   — Это им так не пройдёт. Ладно, идём, покажешь хозяйство.

Чуть заметно прихрамывая, Пожарский обошёл все дворовые постройки, заглянул и на скотный двор, где были коровы, телята, свиньи, овцы и птица, остался доволен — всё в чистоте и порядке, похвалил за смётку зардевшуюся княгиню. Оглядел и огород, особенно грядки из соломы, где дружно взошли ростки огурцов и дынь.

После обеда княжеская дворня, как и все москвичи, погрузилась в сон. Однако самому князю отдохнуть не пришлось: прискакал гонец из Кремля, звал Пожарского дьяк Афанасий Власьев.

Дьяк принял стольника ласково, ещё раз поблагодарил за службу, сказал, что подписан указ о даче Пожарскому в кормление новой усадьбы здесь, под Москвой.

   — Что хмуришься? Аль не рад царской милости?

   — Премного благодарен, — склонил голову князь. — Да как бы не случилось, как с моими родовыми землями.

   — Расскажи, — потребовал Власьев.

   — Да это вроде не по части Посольского приказа.

   — Посольский приказ по указу государя имеет право затребовать любое дело.

   — Сосед мой, князь Иван Васильевич Сницкий, пока я был в отъезде, подал челобитную через своего человека Ивашку Алексеева в Холопий приказ, будто я сманил его холопов...

   — А это не так?

   — Конечно, неправда! Эти холопы поселились в моём имении ещё до отмены Юрьева дня, есть грамоты. А глава Холопьего приказа князь Никита Романович Трубецкой да дьяк Истома Евской, видать за мзду, взыскивают с меня девятьсот тридцать рублей.

   — Ладно, разберусь, — пообещал дьяк и продолжил: — Посылает меня государь-батюшка по срочному делу в Ливонию. Ты вроде о службе военной грустил? Так вот, проводишь меня до северной границы да и останешься послужить: там нынче шведы балуют. А когда мне время настанет возвращаться, проводишь меня домой. Как?

Дмитрий, хоть и жалко было, что так недолго дома пробыл, радости, однако, не скрывал и только спросил:

   — Когда прикажешь собираться?

   — Дня через три, как грамоты будут готовы, — ответил дьяк.

Через несколько дней Власьев вновь вызвал Пожарского, с довольным видом объявил, что государь велел отменить непредвиденный иск, возложил на Трубецкого и его дьяка опалу, а подьячего, что взял от Сницкого взятку, велел бить смертным боем.

   — Теперь, когда ты спокоен, пора в дорогу!

На этот раз их путь лежал через Тверь, Торжок, Новгород — на Псков, к границе с Ливонией, где с переменным успехом шли схватки между отрядами шляхтичей и шведов. Снова мерно покачивался в седле князь Дмитрий, правой рукой придерживая поводья, левой опираясь на рукоять отцовской сабли, выкованной из булатной стали. Рядом — дядька Надея Беклемишев, из-под шишака[47] торчат лохматые густые брови, почти скрывающие маленькие глазки. Нет-нет да приложится к сулее с мёдом, что болтается на могучей шее. Дядька тоже рад, что они снова в походе, что будет где получить воспитаннику боевые навыки. Сзади цокают копытами лошади боевых холопов князя, несущих с ним государеву службу. Те в душе мечтают вернуться в родные суздальские земли, где ждут их жёны и дети. Но что делать, такова их служба. И к другому хозяину теперь не перейти — отменил Борис Годунов, ещё когда правителем был, Юрьев день, когда крестьяне имели право уйти от одного помещика к другому. Да и найдёшь ли хозяина лучше? Князь Дмитрий строг, но справедлив, зря не обидит, да и хозяйство при нём крепче стало, от голода никто не пухнет...

Выехав на пригорок, князь придержал коня, повернул его в сторону проезжающего обоза. Вот колымага дьяка в сопровождении пеших и конных слуг. Афанасий Власьев махнул рукой, показывая, что до привала ещё ехать и ехать.

Набирает силу думный дьяк Власьев при новом государе. Хотя по-прежнему числится главой Посольского приказа дьяк Василий Щелкалов, однако все самые важные дела Борис стал поручать Власьеву. Видно, не забыл царь, что после смерти Фёдора на Земском соборе стакнулся было Щелкалов со старой московской знатью, предложил не избирать царя, а передать правление государством боярской думе. Правда, увидев, что патриарх Иов крепко за Бориса стоит и мелкопоместное дворянство тоже за него, переметнулся обратно хитрый дьяк, ан поздно. Если раньше Годунов, не стесняясь худородности Щелкалова, публично его отцом родным называл, то теперь кончилась милость царская. Того и гляди, в опалу попадёт.

Афанасию Власьеву то, конечно, на руку. Ещё более упрочилось его положение с той поры, как он привёз с чужеземцами лекаря Фидлера, дающего царю пусть недолгое, но облегчение, да хироманта, тайно живущего в царском дворце.