Воевода

И мы тому удивляемся: такое Яков Московскому государству зло учинил, с Польскими и с Литовскими людьми кровь крестьянскую проливал, да и злее Польских и Литовских людей чинил, и у короля за то жалованье получил, и в раде его король учинил; а ныне б ему нам против Польских и Литовских людей помогати? И нам ся мнит, что Яков хочет в Московское государство было по умышлению Польского короля и Польских и Литовских людей, чтоб ему зло, которое, по умышлению и по приказу Польского Жигимонта короля и панов рад, Московскому государству учинити; о том мы стали в опасеньи; для того и к Архангельскому городу на береженье ратных многих людей отпускаем, чтоб Польского Жигимонта короля умышленьем какое лихо Архангельскому городу не учинилось.

Да и наёмные нам люди иных государств ныне не надобет: но ся места были нам Польские люди сильны потому, что за грех наш государство Московское было врозни, Северские города были особе, а Казанское и Астраханское царства и Понизовные города были особе; а во Пскове был вор, назвался государским именем, и Псков и Иван-город были с ним вместе; а иные города и люди многие были с Польскими и Литовскими людьми. А ныне всё Российское государство, видев Польских и Литовских людей неправду и узнав воровских людей завод, избрали всеми государствы Российского царствия, мы, бояре и воеводы... за разум, и за правду, и за дородство, и за храбрость, к ратным и к земским делам стольника и воеводу князя Дмитрия Михайловича Пожарского-Стародубского. Да и те люди, которые были в воровстве с Польскими и Литовскими людьми и стояли на Московское государство, видя Польских и Литовских людей неправду, от Польских и Литовских людей отстали и стали с нами единомышленно против Польских и Литовских людей... А о том бы вам к нам любовь объявите, о Якове о Мержерете к нам отписати: какими обычаи Яков Мержерет из Польския земли у вас объявился, и в наших он мерах ныне у вас, в какой чести? А мы чаяли, что его, за его неправду, что он, не памятуя государей наших жалованья, Московскому государству зло многое чинил и кровь крестьянскую проливал, ни в которой земле ему, опричь Польши, места не будет. Писан на стану у Троицы в Сергиеве монастыре, лета 7120, августа месяца».

К исходу второго дня перехода от Троицкого монастыря войско Пожарского подошло к Яузе. До Арбатских ворот Белого города, где воевода наметил разбить основной лагерь, оставалось всего пять вёрст. Однако уже смеркалось, поэтому решили остаться на ночлег здесь. Запылали костры, в котлах забулькало варево из муки и сухого мяса.

Посланцы Трубецкого, проезжая по лагерю, завистливо принюхивались.

   — Видать по всему, сытно живут! — сказал один из всадников в казачьей шапке с кисточкой.

   — Вон морды какие гладкие наели! — продолжил второй. — И одеты все справно. Не то что наши — в одном рванье ходят.