Воевода

Оставив «сапежников», Лжедимитрий в сопровождении «верного» Заруцкого запёрся в Угрешском монастыре. Жолкевский решил схватить «вора» и просил у бояр разрешения провести с этой целью своё войско через Москву. Предупреждённый кем-то из москвичей, вор успел уйти в Серпухов, а затем в Калугу. Тем не менее мирный поход польского войска через Москву и обратно в Сетунь сослужил добрую службу Жолкевскому, повысив к нему доверие москвичей. Ещё более возросла его популярность среди «лучших людей» после роскошного пира, который устроил гетман в честь изгнания самозванца 29 августа. Гетман одарил всех русских, присутствовавших на празднестве: кто получил коня, кто — саблю, кто — чашу.

На этом пиру Жолкевский потребовал от бояр, чтобы они наконец отправили посольство к Сигизмунду. Хитроумный гетман предложил, чтобы его возглавили князь Василий Голицын и митрополит Филарет, убирая таким образом одного претендента на престол и отца — другого. Кроме того, бояре отдали в его власть и всё семейство Шуйских. Гетман тотчас приказал взять из Чудова монастыря братьев Ивана и Дмитрия с женой и отослал их под охраной полковника Неведомского в Белую, чтобы потом препроводить, как пленников, в Польшу. Василий Шуйский также был вывезен из Москвы и заключён в Иосифовом монастыре, а его супруга — в суздальском Покровском монастыре.

Представительное русское посольство, включавшее бояр, духовенство, служилых и торговых людей, представителей всех городов, присягнувших Владиславу, ещё собиралось в путь, когда Жолкевскому изменник Фёдор Андронов привёз письмо короля. С удивительным бесстыдством Сигизмунд обвинил русских во лжи, хотя сам и не думал выполнить договора, им же самим подписанного во время переговоров с Салтыковым.

«Отдать королевича этому народу, — писал этот редкостный циник и лжец, — вероломному по причине религии, грубых обычаев, упрямого сердца, развратных нравов, у которого суровость заменяет право, рабство стало природою, — значит испортить молодую натуру королевича, лишить его воспитания и самую жизнь его подвергать опасности. Если они избирают королевича на престол, почему им не хотеть бы управляться королём? Пусть пан гетман обратит на это внимание и переговорит с Салтыковым и другими, ведающими это дело...»

Что ж, семена лжи, посеянные королём этим письмом, уже вскоре дали плоды очень горькие, и в первую очередь для самих поляков.

Когда Сапега, получив из казны десять тысяч червонцев, отбыл наконец грабить северские земли, ещё сохранившие верность самозванцу, Жолкевскому осталось решить главный вопрос — оккупации Москвы, тем более что бояре, боясь восстания черни, сами уговаривали его на этот шаг.

Однако москвичи были начеку. Стоило Александру Гонсевскому, будущему коменданту Москвы, приехать в город для осмотра помещений, где намечалось разместить гарнизон, как кто-то из монахов, прослышав, с какой целью приехал поляк, ударил в колокол. Москвичи, узнав причину тревоги, заволновались. Перепуганные бояре попросили гетмана повременить три дня.

Против ввода иноземцев в столицу выступил патриарх Гермоген. Как ни уговаривали его бояре, он стоял на своём:

   — Латинянам не место в Москве.

Пошли на обман: приехавший к патриаршей резиденции Гонсевский припугнул, что гетман со всем войском собирается идти к Калуге воевать с вором, оставив в Москве для охраны лишь незначительный отряд. Патриарх продолжал упрямиться, тогда Мстиславский с угрозой сказал ему:

   — Твоё дело, святейший, смотреть за церковными делами, а в мирские не следует тебе вмешиваться. Исстари так ведётся, что не попы управляют государством!

Он же приказал схватить четырёх смутьянов, подстрекавших толпу на Красной площади, и отправить в тюрьму.

Чтобы обезопасить себя со стороны стрельцов, которых насчитывалось в Москве в ту пору более восьми тысяч, гетман приказал основной их части выступить под командованием Ивана Салтыкова в сторону Калуги, а оставшихся подчинить Гонсевскому. Чтобы избежать кривотолков, что иностранец командует русскими полками, Жолкевский именем короля произвёл Гонсевского в царские бояре, тем самым ещё раз нарушив подписанный им договор.

Наконец боярское правительство дало согласие на ввод иноземного воинства. Михаил Салтыков, Фёдор Шереметев, Борис Лыков и другие члены думы ездили по городу, уговаривая москвичей не тревожиться. Говорили, что поляков будет немного, что они призваны лишь для временной охраны, что скоро они совсем покинут Россию. Мстиславский тем временем вручил ключи от всех ворот Белого города Жолкевскому.

В ночь с 20-го на 21 сентября тихо, как воры, без барабанного боя, со свёрнутыми знамёнами поляки вошли в Москву. Делалось это тайно, чтобы москвичи не узнали истинного числа оккупантов. Полк Зборовского занял Белый город. Полк Казановского разместился в Китай-городе. Под командованием Боровского шли иностранные легионеры, предавшиеся под Клушином. Рядом с одной из рот, составленной из французов, шотландцев и немцев, ехал верхом её капитан — Жак де Маржере. Он должен был охранять резиденцию гетмана в Кремле...