Воевода

— Может, и так. Только отчего ты речь ведешь о податях? Слободы на границе платят только службой.

— Хаживал я по той дорожке, Горыня, с Алексеем, коий тогда еще императором не был. Там с нас тоже только служба была. Да только вышло все иначе. Потому и желаю сразу все по местам расставить. Со второго года, как град поставим, в казну мы станем отдавать десятину со всех наших доходов. А для досмотра за тем князь к нам своего мытаря приставит.

— Вот оно, значит, как. И к чему тебе оно. Ну и жили бы тишком да рядком.

— К тому, что ни ты, ни совет бояр не станете мириться с ложкой, проходящей мимо рта. А оттого и беды приключатся куда большие, чем польза. Проще сразу уговор заключить. Все, что сегодня мною в дар князю поднесено, творится в моих мастерских. Так-то, Горыня.

— Вот оно, значит, как, — вновь повторил и задумчиво помял подбородок боярин. — Ну, коли ты и сам готов платить подати, так к чему тогда на границе селиться. Выделим мы вам землю в глуби княжества, подалее от степи половецкой.

— Э-э не-эт. Так дело не пойдет. Заскучают мои пахари-ремесленники без звона мечей, хлопков тетив да скачки залихватской. Так что только граница.

— А как пожгут половцы?

— Это ж как им обозлиться нужно, чтобы собрать большое войско и пожечь град, где сотня воев за стенами. Чай не слобода крестьянская.

— Удивил ты меня, Михаил. Удивил.

— Так каково твое решение, Горыня?

— Что бы ты там ни думал, а решение в Переяславле принимает совет бояр. Так что придется тебе обождать.

— Надеюсь, недолго думать-то будете. Мне ить возвращаться нужно. А море с каждым днем все беспокойнее становится.

— Не переживай. Распотягивать не будем.

— Я чего сказать-то хотел, Горыня. Дело не мое, ты дядька, и тебе оно виднее. Только холоп, что подле князя обретается, непрост. Подминает он Ростислава под себя. Не пристало дружков воспитаннику подбирать средь тех, что старше него. Эдак и до беды дойти может.

— С чего ты взял, что он довлеет над князем?

— Князь подле тебя каждый день, а оттого ты перемен и не видишь. Я же гляжу со стороны. Приглядись и поймешь, что я прав.

— Присмотрюсь. Не сомневайся.

Глава 5 Пограничному быть

— Ишь каков. Славный подарок, — произнес Горыня, вертя изогнутый меч с утолщением на две трети клинка к острию.

— Испанская сталь. Та самая, что хороша и в мороз, — счел необходимым пояснить Михаил.

Как уже говорилось, местные металлурги работали все больше по наитию. Поили клинки кровью, обкладывали раскаленную заготовку разными травами да кореньями, искренне полагая, что творят какую-то ворожбу.

Романов прекрасно понимал, что тем самым запускаются различные химические процессы, ведущие к какому-никакому легированию. Но в чем там суть, ему знать не дано. Поэтому остается только подмечать наработки и использовать старые, а нередко и древние знания.

Так, еще в античном Риме использовали сталь из испанской руды для изготовления мечей. И клинки получались на загляденье. Во всяком случае, они лучше всего переносили русскую зиму. Не панацея, конечно, но ведь все познается в сравнении.

Михаил оказался на подворье дядьки князя на третий день после приема не просто так, а по приглашению самого Горыни. Ну и явился не с голыми руками, а с полным доспехом, арбалетом своей конструкции и вот этим мечом. Правда, похвалить клинок хозяин похвалил. Да только незаметно, чтобы оценил высоко. Гляди еще, и перековать велит.

Сталь-то и впрямь добрая. Но здесь в почете все больше прямые мечи, в основном предназначенные для рубящих ударов. У них даже острие подчас закругленное. Этот же клинок хорош и в колющем. Хотя в основном его удел все же рубка.

— Горыня, а помнишь, ты сомневался, что из меня за пару лет мог получиться добрый боец.

— Рискуешь, Михаил.

— А без риску жизнь пресная, как каша без соли. Есть вроде бы и можно, но невкусно.

— Ладно. Пошли на задний двор, — явно заинтригованный произнес воспитатель князя. — А ты чего это крестильным именем всюду зовешься? — пока шли, поинтересовался Горыня.

— Ну так, как окрестили, так и зовусь, — выходя вслед за воином, ответил Михаил.

— Сглазу не боишься?

— Господь не попустит, — уверенно произнес Романов.

Угу. Есть такая особенность на Руси. Крестильное имя в тайне держится, называются же вторым, вроде как ненастоящим. Для оберега. И это считается нормой. Странно выглядит как раз тот, кто поступает иначе. Михаил раньше думал, что причина тут в языческих корнях. Крестили насильно, есть имечко и есть, пусть себе висит, а зовутся все по старинке. Ан нет. По большей части это именно суеверия. Хотя конечно же и отсылка к прежним богам имеется.

Среди своих людей подобное Романов всячески пресекал. Мало ему проблем, так еще и с двойными верованиями связываться. Христианство его полностью устраивает. Вот пусть оно и остается. К тому же и себя он считал верующим. Правда, попов на дух не переносил. Но церковь всячески поддерживал. До определенных пределов, конечно.

— Не попустит господь, стало быть. Ну-ну. Только ить на богов надейся, а сам не плошай, — хмыкнув, заметил Горыня.