Воевода Дикого поля

Услышав наконец-то, как отозвался о собеседнике Василевский, кабатчик и сам посмотрел на нового гостя с уважением. Порезал стерлядь, по доброму куску положил на обе тарелки.

Григорий рассказал о недавних событиях. Как пленил ливонца, а тот помог русским сдать Феллин. Как Адашев назначил его тысяцким. Василевский слушал внимательно, кивал.

– Сам-то не жалеешь о битвах? – спросил Григорий, когда закончил.

– Жалею, – честно признался Степан. – Но только о них – давно сабелькой не махал! Разве что на дворе у Басмановых да на охотах, поучая юных и неопытных делу ратному. Ты не думай, – заговорил вдруг торопливо, – я хоть и живу пока в хоромах Басмановых, но в Замоскворечье уже и свой дом достраиваю…

– Ого! – удивился Григорий. – Неужто хозяин столь щедр к тебе?

– И не ко мне одному, – улыбнулся Степан. – Басмановы – сила! Вот дом дострою – и семьей обзаведусь, и челядью с охраной, – разбирая свой кусок, сообщил мечтательно. – Недалек уж тот день!.. Слушай, Гриша, – поднял вдруг глаза на товарища, – войне ведь конец скоро, да?

– Вроде бы так, – пожал плечами Григорий, – а там кто знает? Из Москвы не видно – далеко слишком. Ну, допустим, привез я Фюрстенберга, и что? Он ведь даже не магистр уже!.. У нас там о войне разное говорят. Хорошо будет, если поляки и литовцы за орден не вступятся, да и шведы заодно с ними. А так с лыка на мочало – начинай сначала. – Он понизил голос: – Неспокойно в Ливонии! Если же вступятся – войне только начало будет!

– Тем более, – усмехнулся Степан. – Всю жизнь биться с ними – велика ли радость?

– Это уж как царь-батюшка повелит. Скажет – биться, так и станем биться!

– А ты думаешь, у царя-батюшки только и делов – что на ливонском фронте?

– Верно, крымцы еще есть, – согласился Григорий.

– Да черт бы с этими крымцами, Гриша. Царю-батюшке ведь можно и туточки, в Кремле, служить. Здесь надобным быть. И еще как быть!

– Это к чему ты?

– К тому, тысяцкий, что пока ты воеводой станешь – голову сто раз сложить успеешь! Похоронят на ливонской стороне, а через год забудут напрочь. Да и крест православный, могильный, чухонцы – коли вернут свою землю, – на дрова пустят. И ничего-то по тебе не останется, даже могилы! Как не осталось от многих, кого мы знали.

Григорий даже об угощениях забыл:

– Не понимаю я тебя, Степа…

– Да что ж тут непонятного?! – разозлился Степан, и его рыжее лицо так и вспыхнуло. – Сейчас ты не хозяин себе: служить будешь, пока тебя твои Адашев, Барбашин или другой какой командир бросать на врага будут. И так – год за годом. Точно крепостной, разве что землю не пашешь!.. Хочешь, слово за тебя замолвлю? – Он потянул товарища за рукав: – Говорю же тебе: Басманов Алексей сейчас в силе! В великой силе! Впереди него разве что Захарьины-Юрьевы, но то и понятно – шурья царевы! Ты не смотри, что первые князья и бояре, прежде гоголями ходившие, все еще у царя в милости, как твои Воротынский с Курбским. Никто из друзей Адашевых голову уже так высоко, как прежде, не поднимет! Других людей время пришло!

– Так ты меня к себе зовешь, что ли? – нахмурился Григорий. – Басмановым служить?

Он даже поежился от омерзения, когда вспомнил пухлогубого надменного молодца в дорогущем кафтане.

– К трону поближе тебя зову, – ответил Степан. – Не бойся, кровушки своей княжеской не оскорбишь и ручек не замараешь. На охоте разве что, когда за кабанчиком на лихом скакуне припустишь. Все лучше, чем с саблей наголо чухонцев по ливонским полям гонять!

– Ну, знаешь, – опустив глаза, сурово проговорил Григорий, – если ты от битв открестился, это еще не значит, что поучать меня вот так смеешь!

– Да не кипятись ты, не кипятись…

К их столу, масляно улыбаясь, кабатчик подводил нарядную молодую девицу с ярко нарумяненным лицом и завитыми вокруг головы косами.

– Марфуша! – тотчас забыв обо всем, воскликнул Степан. – Солнышко ясное!

– Заждался, Степочка? – проворковала та.

Голос у нее был сладкий, бархатный, ручки белые, пухлые, в перстеньках.

– Как не заждаться – заждался!

– Ну, так вот и я, – усаживаясь к нему на колени, объявила девица. – Стерлядочку кушаешь, Степа? А меня угостишь?

– Хвостиком, – кладя руку ей на ляжку, рассмеялся он.

– Вот еще, я спинку люблю, будто не знаешь!

– Знаю, знаю, – прихватив ее крепче, жадно проговорил Степан. – Сейчас Зырин тебе тарелку принесет. Зырин! – крикнул, не оборачиваясь.

– А я твоей пока полакомлюсь, рыженький ты мой, – запуская пухлые пальчики в кусок стерляди, засмеялась она. – Вот, гляжу, и спинки ломтик!

Григорий глаз не мог от нее оторвать: девка была гулящая, это понятно, но красивая и бойкая – засмотришься и заслушаешься!

– А кто друг-то твой, Степа? – спросила неожиданно Марфа, вскинув глаза на Григория. – Красавец, да при сабле! И смотрит как – аж огонь по телу!

– Григорием Засекиным его зовут, – представил друга Степан. – Князь он, Марфуша, чистых кровей! Сегодня сам царь-батюшка перед всеми боярами перстеньком его наградил – за подвиги воинские!

– Да неужто? – Марфуша и прежде-то с интересом на Григория поглядывала, а тут и вовсе глазами пытать его принялась. – Вот этот перстенек-то?