Воевода Шеин

Первое июня 1632 года с каждым днём становилось всё ближе, и, казалось, в воздухе уже пахло пороховой гарью. Держава готовилась к войне. Всюду, где было можно, закупалось оружие. Везли из Казани и Астрахани сабли татарских мастеров. В Германии и Швеции покупали мушкеты. Считал великий государь Филарет, что новую войну с Польшей должна начать Русь, и не потому, чтобы утолить жажду войны, а чтобы освободить юго-западную Русь от польско-литовского ига. Новое движение замыслам Филарета придали события, случившиеся в Польше. Двадцать пятого апреля тридцать второго года во время полуденной трапезы царя Михаила и его отца, а также неизменно обедающего с ними Михаила Шеина в трапезной появился Иван Шеин и доложил Михаилу Фёдоровичу:

   — Царь-батюшка, прискакал гонец из-под Вязьмы. Лазутчики из Польши принесли весть, которую тебе должно от гонца услышать.

   — Зови его, пусть говорит.

И Иван метнулся из трапезной и через миг привёл гонца. Тот мял в руках шапку и ждал слова государя. Но царь замешкался, гонец выступил вперёд Ивана Шеина и поклонился.

   — Сказано мне, ваше царское величество, что двадцатого апреля скончался польский король Сигизмунд Ваза. Других вестей нет.

Царь Михаил перекрестился.

   — Вечная память Жигмонду, — отозвался Филарет.

Все замолчали. Умер враг. Надо бы радоваться, но никто из россиян не испытывал радости. Знали сидящие за столом, что на смену Сигизмунду встанет на престол Польши его сын Владислав. О нём же на Руси давно сложилось мнение как о дерзком воителе. Теперь надо было ожидать его скорого появления с войском на русских рубежах. Прервал молчание Иван Шеин. Он уже понаторел в посольских делах, знал, какие законы властвуют над царскими особами, и сказал:

   — Выслушайте меня, царь-батюшка и великий государь. Весть, которую принёс гонец, добыта нашими лазутчиками и потому без силы закона. Поляки перекрыли свою границу. И ныне пока сейм не изберёт королём Владислава, он будет жить с соседями в мире.

Филарет встал, подошёл к Ивану, положил руку ему на плечо.

   — Спасибо, что просветил. Сказанное тобой нам на пользу. Руки у нас развязаны, и нам нужно немедленно раскатить государеву телегу. Нам надо вздыбить всех так, как если бы враг подходил к стольному граду.

Но не всё сделали в державе великий государь и его помощники, чтобы русская телега быстро покатилась. Кто-то яростно мешал её движению, и позже это торможение достигло такой степени, что все усилия Филарета пошли прахом.

Почти год назад царь Михаил Фёдорович и великий государь Филарет указали князьям Димитрию Черкасскому и Афанасию Лыкову быть на государевой службе и, возглавив полки, идти к рубежам Руси на случай нападения польских войск. Но ни Димитрий Черкасский, ни Афанасий Лыков не выполнили государевых повелений. Более того, они затеяли между собой жестокую свару, в которую пришлось вмешаться царю и великому государю. За две недели до смерти Сигизмунда князь Лыков бил челом царю Михаилу и великому государю, что он не может быть в товарищах у князя Черкасского: «Нрав у него такой тяжёлый, что стерпеть невозможно. К тому же я стар и служил государям сорок лет, из которых лет тридцать ходил своим набатом, а не за чужим набатом и не в товарищах». Челобитная попала к царю, а не к патриарху. Михаил Фёдорович не привык трудиться и размышлять и передал челобитную в Боярскую думу. И бояре наказали за бесчестье князя Черкасского князя Афанасия Лыкова. С него была взыскана огромная сумма — 1200 золотых рублей. А назначение князей на порубежную службу за Вязьму было отменено, что потом сказалось очень жестоко на всём ходе приближающейся войны с Польшей.

И надо же быть такому несчастью, что как раз в апрельские дни тридцать второго года, в самую горячую пору подготовки к войне с Польшей, слёг в постель великий государь Филарет. Ему уже было близко к восьмидесяти годам, и за плечами он нёс пятнадцать лет жестокой жизни от опалы Бориса Годунова и в польском плену. Всё это и подорвало могучее здоровье воителя.

Ещё в тот день, как получили весть о смерти Сигизмунда, царь и великий государь договорились спешно созвать Земский собор и решить на нём вопрос о войне. И опять из-за проволочек в думе он был созван лишь в июне. Да, Земский собор единогласно решил начать войну с Польшей и воспользоваться польским «междуцарствием», но решения собора ещё долгое время оставались только на бумаге.

Михаил Шеин в эту пору занимался лишь пушкарскими делами. Люди его приказа свозили, стягивали к Москве и дальше, на запад от Москвы, пушки, пороховые заряды, картечь и ядра. Даже дома Михаил бывал редко, забывал время, дни.

Но этот летний день надолго остался в его памяти. Едва Шеин пришёл в Пушкарский приказ, как от царя прибежал посыльный. Отдышавшись, он сказал:

   — Батюшка-воевода, тебя царь скоро зовёт к себе.