Читаем Воевода Шеин полностью

Воевода Шеин

— Да простит нас Всевышний, а мы готовы к ответу перед ним, — произнёс Шеин и, вскинув кубок, выпил одним духом.

И все пятеро выпили. Да тут же Михаил побудил осушить ещё по кубку.

— За Русь-матушку! Она достойна этого!

— Эк размахнулся! Один пьёт, и совести нет! — воскликнул дьяк Бормосов и потянулся к кубку князя Белосельского.

И все судьи в этот миг смотрели на приговорённых с завистью. «А чего я-то жду?!» — подумал дьяк Димитрий Прокофьев и устремился к кубку князя Прозоровского.

Тем временем Михаил уговорил Артемия и Василия выпить по третьему кубку.

— За царя-батюшку, за его милость к нам. Не пожалел царской медовухи, — весело произнёс Шеин.

Дьяк Бормосов, выпив кубок медовухи, впал в гнев: не понравилось ему сказанное Михаилом Шеиным.

— А ну, прокажённые, айда на Пожар! Я тебе покажу, как о царе с усмешкой говорить! — погрозил он Шеину кулаком. — Эй, стража, за мной!

Стражники окружили приговорённых и повели их с кремлёвского двора. Толпа горожан двинулась следом. И вот уже позади Троицкие ворота, открылась Красная площадь, в просторечии дьяка Бормосова — Пожар. Вся она до торговых рядов была заполнена москвитянами, лишь к Лобному месту стрельцы оградили проход.

Михаил Шеин шёл впереди. Он, как и его друзья, был хмелен, и сдерживал нечто рвущееся из груди. Но в душе у него всё сильнее звенели колокольца, и они придали голосу воеводы великую силу. Михаил мощно крикнул:

Поклонися, Русь, мне в ноженьки!Поклонися в последний разок!

На Красной площади всё замерло. Не было подобного на Руси, чтобы осуждённые на казнь шли так, гордо вскинув головы, так отважно обращались к народу. А голос Шеина звучал всё мощнее:

Не был я сиротиной у Боженьки!И за тобою немалый должок!

— Чего это тебе задолжала держава? — послышался голос из толпы.

Отдал я тебе кровь молодецкую,Душу, сердце — всё подарил!Сохрани же бородку боярскуюИ головушку, что не пропил!

— Слава Шеину! Слава! — прогремело над площадью. Он же продолжал покорять россиян:

Поднимусь на помост я на Лобный И над плахой склонюсь головой.Промахнися же, молодец добрый,Брось топор да и песню запой.

Кто-то крикнул палачу:

— Эй, в красной рубахе! А ну прочь с помоста! Стрельцы заволновались. Шеин продолжал идти к Лобному месту и пел:

И поклонится Русь тебе низко,Что от смерти ты спас удальца.А своё ты получишь до нитки От царя, что на плаху вознёс молодца!

И прокатилось над всей площадью так мощно: «Слава Шеину! Слава Измайловым!» — что с церквей и соборов с оглушительным карканьем взлетели тысячи ворон и закружили над толпой, сшибая с голов шапки. Красная площадь не переставала волноваться, и крики горожан слились с граем ворон: «Слава Шеину! Слава!»

Михаил Шеин обнял за плечи Артемия и Василия, они повернулись к толпе и низко поклонились. А в этот миг за спинами стрельцов появился Анисим, побратим Михаила. Он пытался прорваться сквозь строй стрельцов и кричал:

— Батюшка-воевода, я с тобой! Батюшка-воевода... Его сбили с ног, он вскочил и вновь ринулся вперёд.

И тогда Шеин крикнул:

— Анисим, живи за тех, кому бы жить!

И трое, обнявшись, пошли дальше. Стрельцы их уже подгоняли.

А людское море на Красной площади бурлило. Волнение готово было разыграться в шторм. Громкие крики ворон добавляли ко всему ярости.

И никто из москвитян не помнил, в кои веки подобное случалось.

Москва — Владимирская земля, Финеево, 2003—2004