Воевода Шеин

У Артемия хватило времени, чтобы заметить стройную, непоседливую, кареглазую, с длинной каштановой косой Настеньку. Ей было уже шестнадцать лет, когда Артемий и Настенька поняли, что только тем и озабочены, как бы глянуть друг на друга лишний раз. Заметили это и Никита с Аграфеной, матерью младшенькой, и тоже начали приглядываться к постояльцу. А вскоре всем в доме Селезнёвых стало ясно, что Артемий и Настенька во сне и наяву грезят друг о друге и не скроешь этого в городской тесноте. И пришёл час, когда Артемий призвал себе в сваты Михаила.

— Ты уж прости меня, побратим, невтерпёж мне без Настеньки. Иди к её родителям, проси руки их доченьки для меня.

   — Ишь ты какой шустрый! А мне с того что прибудет?

   — Так посажёным отцом позову, а в посажёные матери какую-нибудь молодуху. То-то тебе услада! — засмеялся в ответ Артемий.

С шутками и со смехом решили два побратима сердечное дело. Нашлась по соседству с Селезнёвыми и вдовица, которая не испугалась встать рядом с воеводою посажёной матерью. Она и свахой согласилась быть от имени Артемия. Звали её Палашей, была она бойкая и как-то в воскресный день после обедни позвала Михаила сватать Артемия.

   — Мы с тобой, сваток, убаюкаем Аграфену с Никитой, они в полудрёме-то и скажут свою волю, — шутила румянолицая вдовица.

Всё так и получилось, как задумала Палаша. Вошла она с Михаилом в трапезную Селезнёвых и с порога повела речь:

   — Хозяева знатные, люди богатые, товар у вас красный есть, мы люди хожалые, покажите нам товар ваш, купец наш раскошелится, серебра-злата не пожалеет, весь товар откупит.

   — Говорлива ты, сваха, да надо меру знать и купца своего показать, — развела руками Аграфена.

   — А вот сват, мой дружок, знает купца лучше меня, всё и выложит на стол поперёд вас, — мудрено частила вдовица Палаша.

Михаил смутился от приговоров, сказал просто:

   — Вы уж простите, батюшка Никита, матушка Аграфена. Не ходил со сватовством, речи красные не вёл. Скажу от души: отдайте в семеюшки побратиму моему и брату моей жены Артемию вашу доченьку Настеньку.

   — Да что уж там о красном красное говорить! Само себя оно покажет! А нам с матушкой Аграфеной милым зятем будет Артемий, — разошёлся Никита да повелел: — Эй, матушка Аграфена, неси первач на стол, разливай по чарам, сватов угощай, меня попотчуй, сама пригуби. Свадебный день приговорим!

— Он сам напрашивается. Покров Пресвятой Богородицы на дворы идёт, — заявила сваха, — Потому праздник Покрова и называется покровителем свадеб. Вам, хозяева, остаётся только браги да пива наварить. Куда моё не пропадало, — пообещала сваха.

Ближе к осени у прончан забот прибавилось. Все спешили заготовить побольше съестных припасов. Мужики в болота по реке Проне отправились — кабанов отлавливать, за лосями побегать. Женщины из леса не уходили, ягоду всякую собирали, грибы, сушили впрок. Ещё лесные орехи и жёлуди заготавливали кулями. Орех и хлебушек может заменить, а жёлуди — скотинке в благость.

Глядя на горожан, и Михаил с Артемием отряжали в лес по полторы-две сотни ратников на сбор лесных орехов, которые попросту называли лещиной. И когда на Руси наступил второй голодный год, лесные орехи стали спасительными для воинов Пронской крепости.

Сам Михаил Шеин в дни благодатной осени был занят со своим стременным и несколькими пушкарями необычным делом. Шустрый Анисим как-то в свободный час после утренней трапезы сидел на огромной куче мелких, в кулак, камней, что лежали на луговине за храмом, и, перекидывая их с руки на руку, бросал в старый пень. Попадал, однако, редко. Сетовал на себя: «Вот недотёпа». А потом стал брать сразу по нескольку мелких камней, с силой бросать в пень и каждый раз одним-двумя камнями попадал в него. Это ему понравилось. Он задумался. Увидел в воображении пушку, наряд возле неё. Вот пушкари заряд в ствол отправляют, ядро следом вкатывают. Фитиль на порох — бабах! — и летит ядро во вражеский стан, но если на пути ядра только один враг попадётся, одного и убьёт. А может и не убить: промахнулись пушкари — и вся недолга. А когда много врагов бежит на приступ, ядер даже не хватит. Ой, лихое дело! Добегут до стены и полезут вверх. Тут уж чья возьмёт. Поди, и камешки для того приготовлены, чтобы, когда подбегает враг, в голову ему садануть. А от пушкарей помощи нет.

И подумал Анисим, что хорошо бы пушки заряжать камнями с куриное яйцо, сразу двумя-тремя десятками. И увидел Анисим, как пушкари положили в рядно три десятка таких ядер, завязали их и — в ствол пушки. Враги уже близко. Но бабахнула пушка в упор, и тридцать ядер прошлись как косой по вражескому стану. Господи, сколько же их враз поляжет!

Анисим вошёл в раж, бросал и бросал камни в пень горстями, приговаривал: «Вот вам, басурманы! Вот! Вот!»

За этим занятием и застал своего стременного воевода Шеин.

   — Анисим, ты никак рехнулся! — крикнул Михаил.

   — Да нет, батюшка-воевода. Спорю я сам с собой, спрашиваю: можно ли одним ядром поразить сразу десять-двадцать врагов, бегущих на приступ?

   — Вряд ли.