Воевода Шеин

В Москве уже чувствовалось напряжение жизни. Москвитяне, как заметил Шеин, были не в меру торопливы, сосредоточенны. Как и в голодные годы, запасались съестными припасами.

   — Знают, поди, москвитяне, что самозванец близко, — сказал Анисим.

   — Как не знать! Поветрие уже давно охватило стольный град.

Воевода и стременной поднимались на Красную площадь со стороны Москва-реки. Они увидели, как площадь наполняется народом во всю ширь Тверской улицы.

   — Вот оно и поветрие. Сейчас найдётся кому читать и проповеди про самозванца. Давай-ка побыстрее уберёмся в Кремль.

Михаил въехал под арку Троицких ворот. Но в Кремль их впустили не сразу, решётка была опущена. Один из стражей побежал в Разрядный приказ. Когда он принёс повеление думного дьяка Вылузгина впустить в Кремль воеводу Шеина и его стременного, решётку подняли.

Дьяк встретил Шеина приветливо.

   — Славно, что вернулся в Москву. Почитай, почти все воеводы ныне идут на поклон к самозванцу Гришке Отрепьеву.

   — Так уж и все, Елизар Матвеевич?! Вон Шуйский и Шереметев в Москву пожаловали.

   — Ну им сам Бог велел. А ты, воевода, с чем ко мне пожаловал?

   — Так полк я привёл, а что с ним делать, не знаю.

   — И впрямь можно головой свихнуться. Да мыслю я так: распустить его надо по домам. Всё меньше попадёт к самозванцу.

   — А что царь Фёдор по этому поводу скажет?

   — Э-э, добрый молодец, что он может сказать из-за матушкиной спины. Нет у нас отныне государя.

Михаил ничего на это не ответил. Он счёл, что думный дьяк прав: не удержаться Фёдору Годунову на троне под натиском народного поветрия.

Получив позволение распустить полк, чтобы он не очутился в руках мятежников, Шеин вновь отправился на Ходынское поле. Но добраться до него оказалось не так-то просто. Площадь перед Кремлем запрудили восставшие красносельцы, которых привели к Кремлю посланцы Лжедимитрия Гавриил Пушкин и Наум Плещеев. В тот миг, когда Шеин и Анисим выехали из ворот Кремля, Гавриил Пушкин с Лобного места доносил до красносельцев и москвитян «прелестные грамоты» самозванца о благах, которые он собирался даровать как всем простым россиянам, так и боярам, воеводам, дворянам. Когда Пушкин прочитал грамоты, красносельцы потребовали от него сказать, истинный ли Димитрий идёт в Москву.

   — Молюсь Господу Богу, не боясь кары, — кричал в ответ Пушкин, — это последний сынок Ивана Грозного идёт к своему трону!

С Варварки на коне и в сопровождении многих холопов пробивался сквозь толпу на Красную площадь Богдан Бельский. Прямо с коня он встал на Лобное место и мощным голосом заявил:

   — Я, окольничий Богдан Бельский, клятву даю вам, россияне, что идёт истинный царевич Димитрий, которого я сам спас от злодейской руки в Угличе!

   — Слава Бельскому! Слава! — закричал народ.

   — Идите за мной, россияне! Да скинем Федьку Годунова, откроем путь к престолу государю нашему батюшке Димитрию!

Бельский, вновь поднявшись на коня, двинулся к воротам Кремля. За ним лавиной двинулся народ. Но навстречу ему из Кремля выбежали стрельцы. Их было около двух сотен. Они попытались разогнать толпу, но их смяли, и они кое-как успели скрыться за воротами Кремля. Однако Богдан Бельский и толпа россиян покатились следом за стрельцами.

Что случилось в этот день в Кремле, Шеин так и не узнал.

Пробираясь через толпы народа на Ходынское поле, Михаил вспомнил события четырнадцатилетней давности, когда он был их свидетелем в Угличе. И слово в слово он вспомнил то, что поведал ему на берегу Волги рыболов Лампад. «Так, может, и впрямь царевич Димитрий остался жив», — мелькнуло у Шеина.

И всё-таки у Михаила нашлось возражение: «Нет, истинный царевич не стал бы искать помощи у поляков, злейших врагов Руси».

Сдав полк и попрощавшись с воинами, Михаил поскакал с Анисимом домой, на Рождественку. Он знал, что там его ждут и переживают за него. Он хотел поскорее увидеть дорогие лица матушки, жёны, дочери и... Нет, остановил он себя, Мария ещё не родила. Когда Михаил уезжал под Кромы, она ходила предпоследний месяц.

Анисим ехал на Рождественку тоже в крайнем возбуждении. Что ж, у него были на то основания. Ведь он и медовый месяц не успел провести с молодой женой. Пошутил, однако:

   — А что, батюшка-воевода, узнают нас с тобой семеюшки? — Но, когда Михаил усмехнулся, добавил: — Дай как узнать, ежели мы, аки лешие, обросли бородищами. И зачерствели. Так в баньку хочется!

Михаил упрекнул Анисима:

   — Ты что разнылся? Благодари судьбу за то, что к дому привела.

И впрямь показались палаты Шеиных. В воротах Михаила встретил грустный привратник. Он смотрел на Михаила печальными глазами.

   — Что случилось в доме, Михей? — спросил Шеин.

   — Боярыня-матушка хворает. Слегла в постель и какой день не поднимается.

Михаил соскочил с коня и побежал к дому. Он, похоже, вымер: ни души в прихожей, в трапезной. Но вот в прихожей появилась Глаша. Она увидела, что Михаил снимает кафтан, приблизилась и взяла его.

   — Матушка болями мучается, — тихо сказала Глаша.