Воевода Шеин

Постепенно Шеин сам стал вникать во все тонкости возведения дома. Он распределил, где быть поварне, трапезной, опочивальням, какой должна быть светёлка. Радовался Михаил, как на его глазах поднимался дом, в котором через какие-то два месяца он затопит печи и будет смотреть из окна на заречные дали. И он дождался этого дня. В конце сентября дом был построен. Да и немудрено: над ним потрудилась чуть ли не сотня мастеров. Поработали на доме даже кудесники из села Голенищева. Они покрыли гонтом[24] крышу и поставили печи, украшенные изразцами.

Обмыть новый дом Шеин позвал всех, кто его возводил. Не пожалел казны ни на хмельное, ни на угощение. Он послал Карпа с двумя возами в Кострому, и тот всё закупил на торге. Всем, кто трудился на строительстве дома, Шеин выплатил жалованье. Знал он, что мужики и парни не забудут его справедливости.

Обмыв «новоселье», Шеин несколько дней любовался домом, водил по нему Карпа и показывал, где и что будет стоять из мебели, где и чья разместится опочивальня, кто поселится в светёлке. Постепенно он привык к новому дому, но однажды понял, что его мечты пожить в этом доме в обозримом будущем призрачны. Он — воевода, и удел его — военные походы, сечи, битвы. Михаил далее удивился, что вот уже четыре месяца его не беспокоят. Он отдыхал, ходил в лес с Василием Можаем, охотился на зайцев, даже за лосем они гонялись вместе с Василием. Это какое же благо выпало ему! Но чувствовал Михаил, что всё это будет прервано в первые же весенние дни. Как ледоход на реках наступает непременно, так и он потребуется кому-либо для военного похода. Предчувствие не обмануло Михаила Шеина.

В середине марта, ещё по санному пути, из Костромы примчал от воеводы Бутурлина посыльный, и с ним был Анисим. Михаил глазам своим не поверил, когда в поварне появился Воробушкин. В груди у воеводы возник холодок: уж не случилось ли чего-нибудь в семье? Однако, увидев Шеина, Анисим улыбнулся.

   — Слава Богу, батюшка-воевода, ты жив, здоров, и это хорошо.

   — Спасибо, что улыбнулся. Я сразу понял, что дома всё благополучно. — Михаил подошёл к Анисиму, похлопал его по плечу, усадил на скамью. — Ну рассказывай, что привело в глухомань?

Анисим опять улыбнулся.

   — Я не один, батюшка-воевода, а с посыльным от Бутурлина. И мы всю дорогу гнали лошадей с самого утра. Накорми нас вначале, а новостей у меня полный короб.

   — Прости, Анисим, ты прав.

   — Чего там, твоя выучка, батюшка. — Анисим опять улыбнулся. Ему не терпелось что-то сказать, и он не смолчал. — Ты поздравь меня, батюшка-воевода. Моя Глаша двойню принесла — двух сынов. Одного Тихоном назвали в честь Глашиного отца, другого в честь моего — Никитой.

Михаил взял Анисима за плечи, поднял и трижды поцеловал.

   — Богатыри вы с Глашей! Поздравляю! Ну, зови своего попутчика. А я велю Карпу тут стол накрыть.

Оба они покинули поварню. А вскоре в ней появился Карп и принялся доставать ухватом горшки из русской печи. Водрузил на стол четыре глиняных блюда, наложил в них тушёной репы с говядиной, нарезал хлеба. Вошли Михаил, Анисим и посыльный Бутурлина. В руках Михаил держал кувшин с медовухой. Карп поставил на стол глиняные поливные[25] кружки — всё просто, по-деревенски. Забулькала в них медовуха, и Михаил поздравил Анисима:

   — Расти, брат мой, крепких духом россиян, а иного и не надо.

Все выпили. Началась трапеза, да скоро с нею и управились. Карп увёл посыльного осматривать дом. Михаил с Анисимом остались за столом.

   — Поклон тебе, батюшка-воевода, от твоей матушки и от супружницы, ещё от доченьки. А Иванушка меня за бороду потрепал и велел тебя тоже. — Анисим со смехом тронул бороду Михаила и тут же посерьёзнел: — А приехал я по твою душу, Михайло Борисович.

   — И кто же меня добивается в Москве? Ежели Григорий, то возвращайся в Москву, а я в леса уйду.

   — Добивается тебя не самозванец, истинно самозванец, — повторил Анисим, — а князь Василий Иванович Шуйский.

   — Вон как! С чего бы это?

   — Слушай, батюшка. Позвал он меня к себе тайно, сказал, чтобы ни один тать не узнал, куда я должен ехать, и велел поведать тебе такие слова: «Михайло Шеин есть истинно русский воевода. И отец его погиб от рук поляков и литовцев. Так ему ли терпеть их надругание над Русью и отсиживаться в глуши? Знаю, ты всему очевидец, как поляки и литвины издеваются над русским народом, над его святынями. Вот о том и расскажи, и Христом Богом прошу его вернуться тайно в Москву и встать под мою руку. А занёс я её на самозванца». Сказанное князем Шуйским передаю слово в слово. Вот тебе крест! — И Анисим перекрестился.

   — Но что творят поляки и литвины в Москве? И не зол ли на них Шуйский из личных побуждений?