Воевода Шеин

— Дорогой пан Стас, ты выслушал только одну сторону — князя Черкасского и не знаешь, что в свою защиту говорит боярин Шеин. Знай же, что вражда между Черкасским и Шеиным длится без малого двадцать лет.

— Странно. Но я никакой вражды не вижу со стороны князя ни к Шеину, ни к его семье. Он же просил руки его дочери. О какой вражде может быть речь! — горячо выражал свои чувства Желябужский.

— Дорогой, я не хочу ломать с тобой копья. Завтра я предложу Шеину уехать. Шляхтичи уже отдохнули после Мариенбурга.

— Спасибо, ясновельможный пан. Вы всегда были внимательны к моим просьбам. — И Желябужский поклонился.

Вскоре же посол покинул имение Льва Сапеги.

А вечером того же дня после молитвы Мария сказала Михаилу:

— Мой сокол, не сочти мои слова за шутку. Сегодня в полуденном сне приходила ко мне наша защитница Катерина. Взяла она меня за руку и повела в храм. Едва мы ступили за врата, как я увидела на амвоне Игоря и Катю. Их венчали. Ясновидица и говорит: «С сего часу дано тебе два дня, чтобы это венчание стало явью». И тут же Катерина исчезла. Она вошла в храм, и я видела, как в купол храма улетело белое облачко.

Михаил долго молчал. Он сидел на краю ложа и одной рукой перебирал распущенную шёлковую косу Марии. Она не вытерпела его молчания и спросила:

— О чём ты думаешь?

— О наших детях. Сердце болит за Ваню — как он там без нас? И теперь новая угроза. Мы можем потерять Катю. Потому скажу одно: всё, что ты видела во сне, должно за два дня обернуться явью. Мы обвенчаем наших детей Игоря и Катю.

— Спасибо тебе. Ты снял с меня тяжкий камень.

— Завтра к заутрене мы сходим в слонимский православный храм и попросим священника к вечеру исполнить обряд венчания.

На другое утро они чуть свет собрались в храм. Уже спускаясь с крыльца, они увидели Льва Сапегу, который завершал утреннюю прогулку. Михаил и Мария поклонились ему, сказали: «Доброе утро».

Он усмехнулся, покачал головой.

— Не знаю, доброе ли оно будет для вас. Я вынужден заметить тебе, воевода, что пришло время отправляться в Мариенбург.

Михаил и Мария переглянулись, она взяла его за руку, сжала.

— Надеюсь, не сегодня, ясновельможный пан? — спросил Михаил.

— Нет-нет. Вы уедете ранним утром послезавтра. — И канцлер пояснил: — Завтра мы должны узнать мнение варшавского светила о здоровье князя Черкасского.

— Это очень важно, — согласился Михаил. — А пока мы можем заниматься своими заботами? Мы идём в храм.

— Конечно, воевода. Помолитесь и за меня, — улыбнулся Лев Сапега. Но посерьёзнел, шагнул к Михаилу и добавил: — Вы от меня что-то скрываете. Скажите, и я оправдаю ваше доверие.

— У нас говорят, ясновельможный пан, что шила в мешке не утаишь. Чего уж скрывать… Нынче, ясновельможный пан, мы хотим обвенчать свою дочь с князем Горчаковым. Они любят друг друга. А кому неведомо, что это такое — любовь?

Лев Сапега не остался равнодушным к сказанному, его глаза оживились.

— Славно поступаете. Однако есть ли у вас посажёные отец и мать? Принято, поди, у вас, как и у нас.

— Нам трудно их найти. Католики в православный храм не пойдут.

— Пусть это будет моей заботой. Мой Якуб пойдёт сейчас же к Слонимскому старосте. А у него в услужении есть русские. Он найдёт достойных и приведёт.

— Ясновельможный пан, позволь и мне сходить с дворецким.

— Я об этом не подумал. Конечно же сходи, боярин. Сейчас Якуб к тебе выйдет.

Лев Сапега поднялся на крыльцо, вошёл в дом. В ожидании дворецкого Михаил и Мария прошлись по дорожке. Вскоре дворецкий появился.

— Ясновельможный пан велел заложить экипаж. Так вы уж подождите, — сказал Якуб и ушёл на хозяйственный двор.

В этот день в палатах Льва Сапеги всё пришло в тихое, словно подспудное движение. И управляли им сам ясновельможный пан и княгиня Кристина. Их дети, сын и дочь, жили в Кракове, потому Лев и Кристина взялись помочь Михаилу и Марии, чтобы их дочь и будущий зять в свадебный день почувствовали тепло и заботу о них.

До Слонимского старосты Кострича Якуб Хельминский довёз Михаила и Марию за каких-нибудь десять минут. Дом его располагался не в центре Слонима, а на окраине, на берегу речки Шары, но от реки был отгорожен высоким забором с калиткой на замке. На дальнем от дома дворе Кострича стояла мастерская, и в ней работали русские пленные. Их было девять человек, и они шили кожаную обувь.

Кострич встретил Якуба по-простому и, узнав о причине его появления, похлопал дворецкого по плечу.

— Милое дело затеяли. Идёмте в сапожню. Там сами и выберете посажёного, кто по душе придётся.

Михаил присматривался ко всему, когда его вели к сапожне. Всё тут было сделано так, чтобы пленники не сбежали. Крепкое помещение, решётки на окнах. В нём пленники работали, в нём было их общее житие. Когда Кострич ввёл гостей в сапожню, Михаила будто ударило что-то в грудь, едва он бросил взгляд на человека, сидящего к нему спиной. Такая широкая и могучая спина была из его десяти лазутчиков только у Павла Можая. «Да он же, он», — мелькнуло у Михаила, и когда Кострич сказал: «Встаньте все и повернитесь!» — Михаил увидел Павла и поспешил к нему.