Воевода Шеин

Той порой обнимали сына, Ивана Шеина, отец Михаил и мать Мария. Тут всё было радостнее, всё было проще. Перед Михаилом стоял рослый, с открытым лицом и смелым взглядом молодой витязь. И Михаил, обхватывая его крепкие плечи, подумал: «Какой же ты славный, сынок!» Слёз ни у сына, ни у отца не было. Они радовались. Лишь боярыня Мария да Катя обнимали сына и брата со слезами радости.

— Милый Ванюшка, сердечко моё истосковалась по тебе, — причитала Мария, гладя лицо сына, который был на голову выше её.

А к Шеиным уже подходили Артемий и Анастасия с сыном Василием. И снова радостные объятия, снова вздохи и восклицания. За восемь лет можно было измениться до неузнаваемости, счёл Михаил и сказал своему побратиму и шурину два слова: «Ты возмужал».

Потом, когда завершился обмен пленными, россияне совершили в речке Поляновке, тёплой по июньской поре, общее купание. Заботами Разрядного приказа всех, кто пришёл из Польши, переодели в чистое бельё и одежду и дали волю поступить с лохмотьями, как заблагорассудится. И был устроен костёр, на котором сожгли всё, в чём пришли из плена. И было малое пированье. Всех накормили, поднесли хмельного, а затем усадили на подводы и повезли в Троице-Сергиеву лавру на торжественный молебен. И трезвонили колокола, раскаты которых достигали Первопрестольной. Москва начала готовиться к встрече своих сыновей.

Глава тридцатая ДВА ВОИТЕЛЯ

С возвращением митрополита Филарета на Руси началось преодоление великого московского разорения. Въезд Филарета в стольный град был встречен с воодушевлением только простыми горожанами. В царском дворе среди тех, кто окружал государя Михаила, возвращение Филарета не вызвало радости, а посеяло уныние. Отпраздновав встречу широким застольем в Золотой палате, царедворцы разбежались по своим палатам и затаились в ожидании грозных перемен. Это ожидание вызвало трепет в душах придворных бояр и князей, особенно после того, как Филарет был возведён в сан Московского и всея Руси патриарха. Когда к этому сану был добавлен титул великого государя, трепет многих вельмож перерос в зависть и ненависть к патриарху. Что ж, многие придворные царя знали, за какие грехи им надо бояться праведной карающей десницы патриарха и великого государя.

Однако сам патриарх Филарет не склонен был к тому, чтобы возродить на Руси опричнину времён Ивана Грозного. Нет, он думал идти к преодолению великого московского разорения иными путями, не опирающимися на преследования, казни и опалу виновных в разорении державы.

Вскоре после возведения в сан патриарха была у Филарета встреча с воеводой Михаилом Шеиным и долгая беседа с глазу на глаз. Для встречи был и благоприятный повод. Царь Михаил ещё на речке Поляновке понял, что его отец возьмёт себе в сотоварищи воеводу Шеина, и, не откладывая в долгий ящик, решил отметить его своей милостью. «Немедленно по возвращении из плена Шеин был награждён за свою службу царём Михаилом Фёдоровичем, но не особенно щедро — получил лишь шубу и кубок».

После награждения Филарет пожал руку Михаилу и с горькой иронией сказал:

— Вот, герой Смоленска, тебя и отблагодарили за то, что шкуру с тебя спускали и ногти рвали.

— Я очень рад награде. И кубок серебряный хорош, и шуба, — ответил с улыбкой Шеин.

— Верно говоришь. И не казни моего сынка за скупость. Он пока пребывает в путах. А теперь идём, мой друг, в патриаршие палаты. Поговорить мне с тобою нужно.

От царского дворца до патриарших палат не больше ста сажен, но пройти их незамеченными невозможно, и наблюдали за патриархом и воеводой десятки глаз, среди которых были и глаза недругов того и другого. И не только глаза — руки к ним тянулись. Вот от колокольни Ивана Великого подошёл князь Борис Лыков. «Это наш», — мелькнуло у Шеина. Князь Борис низко поклонился Филарету.

— Здравствовать тебе, святейший, многие лета.

— Спасибо, сын мой, — ответил Филарет.

Едва Лыков отошёл, как от Благовещенского собора подошёл к Филарету и Шеину князь Димитрий Черкасский.

— Поздравляю тебя с царским подарком, — сказал он Михаилу. — То-то он тебя отблагодарил. — И протянул руку.

— Мы с тобой уже здоровались двадцать лет назад на берегу Москва-реки. А на льду обнимались, — улыбнулся Шеин и прошёл мимо Черкасского.

— Иди помолись, сын мой, прими покаяние, — сказал Филарет и продолжил путь.

Обескураженный князь смотрел им вслед, и глаза его пылали огнём.