Воевода Шеин

— Славный племянник, я лучше позову патриарха Иова, и вы вместе пойдёте к царю. Там должно прочитать грамоту.

— Делай как хочешь, — безвольно согласился Борис Годунов.

Дворецкий Григорий покинул покои с племянниками. В Брусяной зале он увидел среди служилых, что обычно собирались к вечерней трапезе, Михаила Шеина и позвал его:

— Миша, ты мне нужен, идём со мной.

— Что случилось, батюшка Григорий? На тебе лица нет.

— Сам толком не ведаю. Поспешим к патриарху.

Из царского дворца в палаты патриарха можно было пройти крытыми сенями, и Годунов с Шеиным уже через минуту-другую стояли перед дверями палат патриарха. Но впервые, может быть, за всю службу дворецкий Григорий дрогнул перед тем как открыть дверь. Михаил понял состояние старого боярина и взялся за ручку двери.

Иова они застали за чтением Ветхого Завета.

— Благослови, владыко… — обратился дворецкий к патриарху.

Иов осенил Григория крестом.

— Дурные вести? — спросил зоркий старец.

— Беда, святейший. Вот грамота из Углича. Просит тебя Борис-правитель прочитать её и царю донести.

— Прости нам, Господи, грехи наши, — вздохнул Иов.

Он взял грамоту, но не вскрыл её: держал в руке, осматривал со всех сторон.

Михаилу показалось, что патриарх знал содержание грамоты.

— Идёмте к царю-батюшке, — сказал Иов, держа грамоту далеко от себя.

Шеин подошёл к патриарху, взял его под руку и повёл в царские палаты. В пути к ним присоединился Борис Годунов, и они вчетвером предстали перед царём Фёдором Иоанновичем, который забавлялся с белоснежной борзой Снежиной. Царь спросил:

— Что у тебя, святейший? Если в храм зовёшь, то я приду.

— Беда к нам пришла, сын мой, — ответил Иов, развернул грамоту и принялся читать.

Написано в ней было о том, что девятилетний царевич Димитрий, играя в ножички, вдруг впал в судорожный припадок падучей болезни, своей рукой невольно ударил себя в горло и упал замертво. Было добавлено в грамоте, что всё это случилось от небрежения князей Нагих, мамок и нянек, которым надлежало смотреть за царевичем. Но в грамоте была приписка князей Нагих, и они открещивались от своей вины и злодеяние в смерти царевича Димитрия перекладывали на дьяка Михаила Битяговского и его сына Данилу, ещё на племянника дьяка Битяговского Никиту Качалова, якобы насильственно отнявших жизнь у царевича Димитрия.

Михаил Шеин стоял рядом с патриархом Иовом, читавшим грамоту, и видел, как плакал старец, руки его тряслись, а голос срывался. Видел Шеин и бледное лицо царя Фёдора, покрытое холодным потом, его блуждающие глаза, полные слёз. Лишь только Иов дочитал грамоту, как царь Фёдор опустился на колени и стал молиться:

— Господи, воздай нам за прегрешения великие наши…

В это время в царский покой вошла царица Ирина. Она была в расцвете лет и красоты. Увидев смятение в покое, слёзы на глазах патриарха, сама побледнела, тронула за руку своего брата Бориса Годунова, потом патриарха и спросила:

— Что случилось, сердешные?

Иов взял её за руку и повёл к царю, опустился рядом с ним на колени и увлёк Ирину. Борису Годунову и Михаилу Шеину ничего не оставалось, как присоединиться к царю и патриарху. Иов чистым голосом начал молиться за упокой души усопшего. После молитвы по жертве злодеяния все встали, и Годунов спросил царя Фёдора:

— Государь-батюшка, можно ли мне, рабу твоему, провести строгое следствие и наказать смертью виновных?

— Божья воля на то ниспослана. Судите без милости, но справедливо и по правде. Идите все. А мы тут с матушкой Ириной помолимся и поплачем о братике.

Майские дни девяносто первого года запомнились Михаилу на многие годы. Он не попал в состав комиссии по расследованию убийства царевича Димитрия, которую возглавил князь Василий Иванович Шуйский, но был среди тех, кто сопровождал и обслуживал её в Угличе. Вторым главой комиссии был ещё довольно молодой дьяк Поместного приказа Елизар Вылузгин. Он сразу приметил Михаила Шеина и приблизил его к себе. Потом, в пути к Угличу, он свёл Михаила с митрополитом Геласием, которого включили в комиссию по настоянию патриарха Иова. Вылузгин и Геласий, два воителя за правду, преданные царю и православной вере, дали наставление Михаилу Шеину. Речь завёл бойкий на слово Елизар Вылузгин. Он был лобаст, с умными карими с рыжинкой глазами, с опрятной бородкой, тоже с рыжинкой.

— Ты, Михайло Шеин, лишь начинаешь дворцовую службу, тебя червоточина свар и сплетен ещё не подточила. Так ты вместе с нами послужи царю-батюшке и святейшему патриарху добыть в Угличе правду. Смотри на всё, слушай, смекай что к чему. Ты головаст и книжен. А потом поделишься с нами тем, что добудешь.

— Постараюсь, батюшка-дьяк, и посильное добуду. Вот только с чего начать, не ведаю.

— А ты потолкайся на торгу, в полотняный ряд загляни, да где скотом торгуют. Новинок короба наберёшь. А одежонку дворцовую сними, попроще какую вздень, — добавил Елизар.

Комиссия въехала, как показалось москвитянам, в вымерший город.