Воевода Шеин

Через неделю ранним утром к Шеиным пожаловали гости: Катерина, Сильвестр и их восьмилетняя дочь Ксения с огненной вьющейся косой и зелёными глазами, копия матушки, будущая ясновидица от Бога. После кончины Годунова они вновь открыли лавку на Пречистенке и торговали узорочьем. И повод прийти у них был: они знали, что боярыня Елизавета поднялась с постели. Всякий раз, благодаря в молитвах Господа Бога за то, что избавил её от смертного поветрия, Елизавета вспоминала добрыми словами Катерину и Сильвестра. Лёгкие на помин, они и пожаловали. И принесли гостинцев: мёду в сотах, пчелиного молочка — узы — всё для того, чтобы укрепить здоровье боярыни.

За утренней трапезой собралась вся семья Шеиных, гости и Анисим с Глашей, которые стали близки Шеиным, считавшим их за членов своей семьи. Глаша была неразлучна с Катюшей, которой пошёл уже шестой годик. Не было за столом лишь Марии. Она дохаживала последние дни и не выходила из опочивальни. Катерина назвала даже день, когда Мария принесёт дитя:

— На день апостолов Петра и Павла наша роженица и порадует вас сынком и внуком Иванушкой.

После трапезы была беседа о московских новостях. Вдруг в самый разгар разговора Сильвестр быстро встал из-за стола, поспешил к божнице и начал истово молиться. А помолившись, вернулся к столу и, сверкая зелёными глазами, с жаром произнёс:

— Не моё, но, глаголю, пришло из глубины грядущих веков. Слушайте же. — И Сильвестр вскинул руку с указующим перстом:

Кто б ни был он, спасённый ли царевич,
Иль некий дух во образе его,
Иль смелый плут, бесстыдный самозванец,
Но только там Димитрий появился!..

И Сильвестр указал на Кремль, башни которого виднелись из палат Шеиных.

— А ведь суть-то глубокая в том, что тебе, Сильвестр, открылось, — отозвался Михаил. — И что же выходит, новый царь уже в кремлёвском дворце появился?

— Ещё нет, но скоро будет там. И я прошу у боярыни Елизаветы милости, отпустить нас, мужей, посмотреть на въезд царя в Кремль.

В этот миг над Москвой заблаговестили колокола. Особенно усердно они звонили в кремлёвских соборах и звонницах.

— Вот и знак приближения царя к Москве. Идёмте же, други, посмотрим. — И Сильвестр хлопнул Анисима по плечу.

— Я сбегаю к Маше, скажу ей, — поднимаясь из-за стола, произнёс Михаил.

Они шли к Красной площади под несмолкаемый звон колоколов. Михаил не помнил, чтобы кого-нибудь когда-либо так встречали. А может быть, священнослужителям нужно так трезвонить. Может, они поверили, что вот-вот въедет в Москву истинный царевич Димитрий. Что ж, в Серпухов к нему съехались сотни вельмож, и все признали его царём, и никто не сбежал, вдруг разуверившись. «Почему?» — задавал себе вопрос Михаил Шеин на пути к Красной площади и не находил ответа. Даже ведун Сильвестр уклонился от праведного слова, когда Михаил спросил его:

— Ты-то веришь, что сейчас увидим царевича Димитрия?

— Подожди, Борисыч. Близок час, когда всё станет ясно как Божий день. Главное — присмотрись, кто его окружает. А теперь давай минуем Китай-город и спустимся к Москва-реке. Там, на мосту, лучше всего увидеть его близких, да и самого рассмотреть.

Оказалось, что к мосту близ спуска от храма Василия Блаженного добраться было не так-то легко. Толпа там возвышалась плотной стеной, и, если бы не Сильвестр, стоять бы Михаилу и Анисиму сажен за двести от моста. Он же сломил ивовую ветку, очистил её от коры, выставил далеко вперёд и пошёл к толпе, ведя следом Михаила и Анисима. Он трогал палочкой горожан, они оборачивались и, увидев перед собой «слепого», уступали дорогу.

«Смотри-ка, к убогому да сирому россияне всегда милость проявляют», — подумал Михаил, идя за Сильвестром.

И вот они уже близ моста и слышат, как за Москва-рекой перекатываются мощные отзвуки приветствия вступившему в Москву Лжедимитрию.

Приближался миг, когда воевода Михаил Шеин должен был воочию убедиться, истинно ли перед ним царевич Димитрий. И не проросла ли в нём с новой силой досада на то, что под Добрыничами ему не удалось сразить самозванца? Какая бы благодать наступила на Руси!

Но нет, самозванец здравствует, и вот он уже въехал на мост. Он верхом на белом коне, на нём бобровая шапка, атласный кафтан, он… Нет… Михаил запутался, он не мог вспомнить, каков же самозванец на лицо. Потом вспомнил: он безобразен. Но это было первое впечатление. Михаил позже согласился, что это был молодой человек роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, с большой бородавкой с правой стороны носа, ко всему прочему неловкий и с каким-то грустным и задумчивым выражением лица. Таким Шеин увидел его позже в Кремле и в те же дни удивился, что за неказистой внешностью скрывалась незаурядная натура, бойкий, как у дьяков, ум, легко разрешающий в Боярской думе многие трудные для тугодумов-бояр государственные вопросы.