Воевода Шеин

— Молодцы смоляне. Сказали как должно, кто любит отчую землю: «Хотя наши матери и жёны гибнут в Смоленске, а всё-таки будьте тверды и не впускайте в Смоленск польских и литовских людей. Вам доподлинно известно, что если бы вы решились впустить их, то смоленские сидельцы мечами и ружьями прогнали бы их». — Артемий улыбнулся, глотнул из кубка водки, пожевал корочку хлеба и продолжал: — А тут сказал своё слово митрополит Филарет: «Мы решительно отказываемся впустить польских воинов в Смоленск. А если же смоляне сами это сделают, то будут в ненависти и прокляты от всей земли русской». Потом добавил: «Мы всей землёй требуем, чтобы Жигмонд прекратил осаду Смоленска. Там люди умирают от голода».

— И что же польские вельможи? — спросил Шеин.

— Гордые, заносчивые ляхи ответили дерзко: «Не Москва-де нашему государю указывает, а наш государь Москве указывает». И прибавили, что Сигизмунд даже на время не отступит от Смоленска.

Михаил и Артемий не заметили, как в дверях кухни появилась Мария. Она стояла в накинутой на плечи беличьей шубке, тихая и печальная. Когда её увидели, сказала:

— Здравствуй, братец Артёмушка.

Артемий с улыбкой на лице подбежал к Марии, обнял её.

— Хвала Господу, ты жива и здорова, сестрица.

— Расскажи, как там твои, как наша матушка. — И Мария повела Артемия к столу.

Измайлов в эту ночь не вернулся в стан посольства и день провёл в Смоленске. Вместе с Михаилом он обошёл весь город, насмотрелся на тяжёлую осадную жизнь жителей, на бледные исхудалые лица женщин, как тени бродивших по городу. И Артемий клял в душе воеводу Димитрия Шуйского за то, что тот не довёл до Смоленска сорокатысячное войско.

— Ветром бы сдуло поляков с позиций, ежели бы такое войско вёл князь Скопин-Шуйский! — сетовал во гневе Измайлов.

Поляки между тем жаждали победы над крепостью. Вскоре же после яростных споров с русскими послами они по ночам начали вести подкоп под Грановитую башню. Это была одна из самых больших башен крепости. Но, как показалось защитникам крепости, башня была для поляков неприступна, и они держали против неё мало войска. По этой причине и гарнизон башни был малым, да и лазутчики Шеина ослабили внимание близ неё. Поляки беспрепятственно сделали подкоп под башню, заложили мощную пороховую мину, и ранним утром двадцать первого ноября, когда храмы Смоленска трезвонили в колокола, призывая на молебен в честь введения во храм Пресвятой Богородицы, в городе раздался взрыв страшной силы. Грановитая башня взлетела на воздух, а с нею с той и другой стороны сажен по пять была разрушена крепостная стена. Образовался огромный пролом, и в него спустя немного времени устремились вражеские воины. Их вёл на приступ сам гетман Ян Потоцкий. За ним шли сотни польских пехотинцев, колонны немцев, казаки и литовцы. Казалось, падение Смоленска неизбежно.

Но за каких-то полчаса до взрыва к Шеину в храме подошёл Сильвестр с Полкановым сыном и в один голос сказали:

— Воевода, веди ратников к Грановитой башне, ставь там пушки. Все немедленно!

И смоляне не дрогнули. Воеводы Шеин и Горчаков сумели остановить хлынувшую лавину. У них под руками была подвижная рать до тысячи воинов, а на холме близ Грановитой башни стояли семь пушек, заряженных «ядрами» Анисима. Они первыми открыли огонь, в упор выстрелив по наступающим, и начальные ряды были смяты. А тут подоспели ратники, с трёх сторон встретили врага на завале. И началась рубка. Стрельцы стреляли по неприятелю со стен. Шеин во главе сотни отважных воинов прорубал дорогу к гетману Яну Потоцкому и был уже близко от него. И гетман дрогнул, стал пятиться, и вся польская рать попятилась. Казаки и немцы так и не добрались до места схватки. Они несли потери от стрельцов и, давя друг друга, покинули крепость. Убегали и оставшиеся в живых польские воины.

Но поляки не смирились с поражением. Гетман Ян Потоцкий велел подтянуть к проёму на месте Грановитой башни пушки и стрелять по городу раскалёнными ядрами, надеясь учинить в нём пожары. Ни и эта попытка врага не увенчалась успехом: смоляне давно научились справляться с калёным железом.

К тому же Шеин приказал выдвинуть навстречу польским пушкам свои, и началась дуэль. Смоленские пушки стреляли каменными «ядрышками» Анисима, и вскоре польские пушкари почти все были побиты или убежали от своих пушек.

Шеин и Горчаков подняли ратников и смолян на то, чтобы воздвигнуть вал на месте разрушенной башни и части стен. И сотни воинов и горожан принялись сооружать этот вал, таскали на него кирпич, камни, щебёнку. Но поляки прервали это занятие, вновь пошли на приступ.

— И чего лезут, тупые бараны! — в сердцах сказал Михаил Шеин и велел пушкарям встретить поляков каменным градом.