Воевода заморских земель

Осторожно обогнув канал, стражники перебрались в Мойотлан по узенькому мосточку и, прислушиваясь к далекому пению жрецов, направились в сторону южной дамбы, вдоль по дороге, ведущей в ближний пригород — Акачинанко. После Акачинанко дорога раздваивалась, поворачивая влево — к Койокану и вправо — к небольшому старинному городку Истапалапану, что у подножия Звездной горы Ситлальтепетль. Со стороны Акачинанко доносились крики — видно, местные уже успели набраться октли по случаю храмового праздника, причем набрались изрядно — многоопытный начальник стражи на слух квалифицировал степень опьянения акачинанкцев в размере «трехсот кроликов». А это, если пользоваться терминологией водки «Русский размер», соответствовало стадии «опоздали на метро».

Подумав так, Олег Иваныч усмехнулся, неспешно отхлебнул октли из прекрасного серебряного кубка.

Он и Григорий находились в гостях, в доме мастера Шлатильцина, старосты составителей перьевых мозаик. Кроме почетных гостей-новгородцев, за узким, обильно уставленным яствами столом сидели двое уже женатых сыновей Шлатильцина — Тлаштилак и Шомицильтек, достигших степени опьянения — «о политике» — или, по местному, — «двадцать кроликов». Охрана, вернее — стража почетных пленников тлатоани находилась во дворе, кусаемая комарами. Несмотря на все уговоры Олега Иваныча, воины в дом не входили — не было положено по регламенту. Как не было положено и мастеру Шлатильцину принимать гостей на ночь глядя — ну, на то было получено специальное разрешение тлатоани и верховного жреца Асотля. Уж больно не хотелось Олегу Иванычу в гости по жаре тащиться. В этом его поддержал и недавно вернувшийся неизвестно откуда Тускат, которой явно хотел расслабиться, да вот опасался жрецов. Впрочем, Тускату они, похоже, доверяли — потому и новгородцев отпустили в гости. Стражники были снаружи — осталось лишь напоить Туската — что, по наказу Олега Иваныча, и делал весьма активно Гриша, подливая в кубок шпиона забористого октли. Тускат не отказывался и не пропускал ни одного кубка, видно было — достали его вечные странствования по горам и пустыням. А может, и не только странствия… Сыновья старосты, вначале с подозрением косившиеся на Туската, к ночи сделались с ним самыми лучшими друзьями, даже обменялись перстнями. Под дешевыми накидками из волокон агавы у Тлаштилака с Шомицильтеком оказались другие плащи, изысканно расшитые, щегольские, на груди блестели массивные золотые ожерелья, по всему было видно, что это люди далеко не бедные. Городским уставом ремесленникам, впрочем, как и купцам, строго-настрого запрещалось носить подобные предметы роскоши — если б увидели на улице стражники, то на вполне законных основаниях немедленно б конфисковали в пользу заслуженных воинов. Потому и конспирировались мастера, бедняками прикидывались. Впрочем, не это сейчас занимало Олега Иваныча. Поговорить бы с глазу на глаз с хозяином. Кое-какие слова на языке науйа адмирал-воевода знал, мало правда, но вполне достаточно для начала серьезного разговора. Главное было — начать. Потому как сильно подозревал Олег Иваныч, что не так прост Шлатильцин, как кажется, вернее, как хочет казаться. Знал уже — плащ с Богоматерью Тихвинской — его, Шлатильцина, работа. Ой, неспроста это…

Когда остальные гости перешли к песенной стадии, Олег Иваныч кивнул старосте — попросил через Туската показать мастерскую. Шлатильцин встал, накинув на худые плечи серенький плащ, Тускат с ними не пошел, не до того было, стихи декламировал:

Трепещет небо нефритовым звоном,

Как сердце, бьется барабан из нефрита,

И звуки нефритовой флейты волнуют душу.

Она пришла, обнаженная, в перьях кецаля,

Такими же изумрудами

Ее глаза сверкали…

Гриша одобрительно кивал, не забывая подливать октли в бокал обер-шпиона.

Мастерская Шлатильцина помещалась в пристройке, имевшей два выхода — в дом и во двор. Деревянные станки с натянутыми нитяными рамами, часть из них уже утыкана цветными перьями. Олег Иваныч разглядел рисунки в виде диковинных рыб, черепах и морских раковин. А вот, рядом… Какой-то старик с длинной белой бородой. Невод. Крест! Господи, уж не святой ли Николай?

— Да, то Николай Угодник, — усмехнувшись, по-русски произнес Шлатильцин. — Мы давно ждали тебя, белый касик.

— Мы — это кто? — поинтересовался Олег Иваныч, даже и не пытаясь скрыть свою радость. А почему, черт возьми, он должен был ее скрывать?

— Мы — православные Мехико, — тихо, с какой-то затаенной гордостью, ответил староста составителей мозаик. — Больше я пока не могу сказать даже тебе. Слишком тяжело приходится нам и слишком много наших погибло во славу Господню. — Шлатильцин вздохнул. — Да будет им царствие небесное.

— Аминь, — кивнул Олег Иваныч. — Богоматерь Тихвинская — чья придумка?

— Тлаштилака, моего старшего сына. Мы давно ее выставили на рынке, как только узнали про вас.

— От кого узнали?