Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Наблюдая за тем, как Окаэнтар оттолкнул со своего пути мальчика-конюха так, что тот покатился по земле, Антаргин сжал зубы, подавляя приступ ярости. С каждым днем его противник все больше наглел и, уже не скрываясь, противоречил главе тресаиров. Его усилиями Истинные разбились на два лагеря; тех, кто был за немедленный переход с потерей спящих, и тех, кто все еще верил в возможность полного возвращения в мир живых. Антаргин, не смотря ни на что, продолжал относить себя к последним.

Это была его обязанность, его право и ответственность, возложенные на Перворожденного Рианой - спасти всех тресаиров, также, как она когда-то увела всех оставшихся в живых в Саришэ, пожертвовав ради этого своим телом и ежедневно отдавая кусочек силы на поддержание нового мира - поддержание их возможности жить.

Антаргина выводило из себя то, что Окаэнтар не ценит сей жертвы, воспринимает ее, как данность, и всеми силами стремится окончательно разрушить то хрупкое равновесие, что еще существует в Саришэ, не зная при этом, сколь малая часть от него сохранилась на самом деле.

А вот Антаргин знал. Знал, что если они не найдут выход в ближайшее время, то о жизни, как таковой, можно забыть. Когда последние силы Рианы иссякнут - а их почти не осталось - тропа закроется, а Саришэ превратится в выжженную хаосом пустыню, непригодную для чьего-либо существования, даже для чистого духа.

Сейчас все надежды тресаиров сводились к единственному человеку - к Таргену. В том случае, если он согласится помочь, будет готов рискнуть собой - ведь, насколько Антаргин понимал, вход во дворец тэланского правителя ему закрыт - попытается добыть кариал Перворожденного и пронесет его по тропе, чтобы возродить силу Рианы, то тресаиры вновь будут свободны и смогут вернуться в большой мир, тот мир, который когда-то принадлежал им.

Пока Антаргин размышлял о сыне, долге и возможностях, объект его мыслей вслед за Сальмиром шествовал по замковым коридорам, на каждом шагу подтверждая свой давешний вывод. Он находился в Шисгарской крепости, вот только выглядела она несколько иначе, нежели вчера днем. Вернее, совсем иначе.

От запустения, затхлости и пыли не осталось и следа. Все вокруг блистало чистотой и отражало тонкий вкус владельцев. Гардины на окнах, украшенные выбитым рисунком и легкомысленными кисточками, тканые дорожки с замысловатыми узорами, устилающие полы, изящные вазы на подставках с живыми цветами, яркими пятнами раскрашивающие коридоры - все это говорило о жизни, противореча виденной им ранее разрухе.

Это было то же самое место, и не оно одновременно. В голове Лутарга с трудом укладывалось, как такое возможно. "Хотя бестелесные духи, проходящие сквозь стены и светящиеся в темноте, тоже не есть привычное зрелище", - напомнил себе молодой человек, взглянув на спину своего провожатого.

Сейчас он мало отличался от обычного человека, чего Лутарг не мог сказать о себе самом, так как взгляды встречаемых ими людей служили постоянным напоминанием о его ненормальности.

То были слуги - рассудил Лутарг исходя из внешнего вида. Они были значительно ниже и светлее. Их одежда разительно отличалась от нарядов Сальмира и его самого, напоминая привычные для молодого человека рубахи, штаны и платья. Проходя мимо, они привычно склоняли головы перед карателем, а затем, окидывая Лутарга быстрым взглядом, прятали изумление, насколько он мог судить, и гнули спины уже перед ним, отчего у мужчины до боли сводило скулы.

Он не привык к подобному отношению. К страху и ненависти - да, но не к раболепию. Молодой человек сам не хотел ни перед кем склоняться, и не желал, чтобы кланялись ему. Неприятие подобных отношений твердо въелось в него еще в Эргастении, и Лутарг предполагал, что уже никогда не сможет от этого избавиться.

Уже у входа в центральную залу, из которой началось его путешествие с карателями, Лутарг увидел еще троих представителей шисгарцев. Они вошли в замок со двора и о чем-то оживленно переговаривались, покуда их взоры не наткнулись на идущего перед ним Сальмира. Разговор между мужчинами тут же иссяк, и Лутарг не мог не заметить, что на лицах встречных появилась неприязнь, к которой отчасти примешивалась и зависть.

Молодой человек знал подобные взгляды, как самого себя, не раз ощущал их на своей спине, когда завладел хлыстом бывшего хозяина - Гурнага, отплатив тому за проведенное в цепях время. Чувствовал страстное желание других оказаться на его месте, видел, как оно завистливым ядом травит их души, подвигая ступить на тропу смерти - смерти от удара более сильного надсмотрщика.

- Окаэнтар.

Явное пренебрежение в голосе Сальмира, поздоровавшегося с одним из мужчин, только еще больше утвердило Лутарга в правильности его домыслов, также, как и язвительность ответившего на приветствие.

- Сальмир. Это он?

Все четверо, включая карателя, как по команде посмотрели на молодого человека, причем трое с нескрываемым интересом, но исследуемый выбрал спросившего.