Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

- Могу, - под громкий смех Сальмира с кривой улыбкой, коснувшейся губ, ответил Антаргин, - но только возле тропы, когда сила Нерожденной питает меня, - уже серьезно продолжил мужчина. - Чем дальше я удаляюсь от крепости, тем слабее становлюсь, и не смогу долго поддерживать "твердый" вид, как ты выразился.

- И для этого понадобился я?

- Да, - с легкой печалью в голосе согласился Антаргин, думая о том, насколько, должно быть, неприятно сыну слышать, что его рождение изначально планировалось всего лишь как способ спасти остальных.

- Тогда я должен вернуться и найти его.

- Ты не готов к этому, пока, - остудил пыл молодого человека Перворожденный, - и многого не знаешь. Тебе необходимо научиться управлять духом, чтобы найти кариал.

- И как ты собирался учить меня, находясь здесь, далеко? - не выдержал Лутарг.

- Раса должна была привести тебя ко мне в десять лет, когда ты будешь достаточно взрослым, чтобы контролировать себя и духа, но…

Антаргин не договорил, до боли сжав зубы, так как ярость и злость полыхнули внутри него, заставив рьястора взвыть в жажде мести и желании отведать крови того, кто посмел тронуть дорогих ему людей.

От сына мужчина узнал - Лутарг пересказал Перворожденному откровения старика на сеновальне - что шестилетним мальчиком он был похищен из дворца, оторван от матери и брошен в Эргастенские пещеры, что все эти годы Сарин сбивал ноги в его поисках, поклявшись Лурасе отыскать и спрятать ребенка, и сдержал обещание, попытавшись вывести молодого человека за пределы тэланских земель.

- Почему мама? Почему вы выбрали ее? - вдруг спросил Лутарг, тем самым отвлекши Антаргина от грустных мыслей.

- Он слишком добрый, - с усмешкой сказал Сальмир. - Хотя, кто бы мог предположить, Разрушитель - и добрый.

- Хватит, - осадил друга Перворожденный, видя недоумение на лице сына. - Я не собирался брать силой то, что мне отдавать не хотят, а добровольно согласиться на это могла только та, кому жизнь многих важнее своей собственной.

- Дочь вейнгара, - закончил за отца Лутарг, вынужденный признать, что обычная тэланка навряд ли согласилась бы на подобную жертву.

- Мы долго ждали ее, - промолвил Антаргин, а про себя добавил: "И Раса нашла меня, навсегда лишив покоя".

- Антаргин многим предлагал попытаться, но никто не соглашался, - вставил свое слово Сальмир. - Я, кстати, и тогда не верил, что кто-то пойдет с нами. И был удивлен, когда она протянула руку. Никогда не говорил тебе, но это шокировало, - добавил калерат, глядя на друга. - До последнего думал, что Лураса сбежит.

- Она боялась тебя когда-нибудь? - спросил Лутарг, пристально глядя на отца, но получил в ответ лишь очередную печальную улыбку.

Антаргин не хотел об этом говорить. Не хотел думать, но сын решил за него, коснувшись плеча и вернув в далекие дни только пробудившихся чувств, впоследствии ставших ураганом, пронесшимся по жизни Перворожденного, чтобы осыпаться пылью у ног - пылью бесконечного ожидания.

… Всю ночь они гнали коней, держа путь в родные горы Истинных, стремясь как можно скорее добраться до цитадели, чтобы вернуть потраченные силы оживляющим прикосновением Нерожденной.

Вороные хрипели в азартном стремлении к бешеной скачке и рвались вперед, привычные соревноваться с ветром, но, слушаясь твердой руки всадников, направляющей их к цели, усмиряли пыл, выравнивая галоп, чтобы не пугать непривычную к такой скорости спутницу.

Она держалась до последнего, не позволяя себе опереться на него, а он не принуждал, лишь изредка, при опасных прыжках, придерживая рукой.

И только на рассвете, поняв, наконец, насколько она устала, погрузил в глубокий сон.

За все время девушка не сказала ни слова, лишь сидела натянутой струной, сжав гриву тонкими пальчиками, и неизменно смотрела пред собой, словно боялась встретиться взглядом с любым из находящихся рядом.

Она волновалась, нервничала, переживала. Он видел ее страхи, хоть и пытался отстраниться, отключиться от переполняющих ее эмоций. Злился на себя и на Риану, не рассчитавшую сил и вынуждающую его пожертвовать своей сутью, хотя прекрасно знал, что сделает все возможное, чтобы спасти тресаиров и мать.

Получалось плохо, так как манящее тепло девичьего тела не давало ему возможности забыться. Она прожигала его, не знающего брожение крови разбуженной страсти. Опаляла, заставляя рьястора метаться, то в требовательном рыке желания, то в стремлении к нежнейшей ласке, повергая его душу в стремнину смятения…

… Застыв, как каменное изваяние у окна, он смотрел на нее спящую. Смотрел, и волны нежности истекали из него под довольное урчание рьястора, мечтающего потереться о нежную кожу шеи, уткнуться влажным носом в изгиб плеча, втянуть в себя присущий только ей запах, чтобы запомнить, пронизать им каждую частицу себя самого, почувствовать ее своей, второй сутью - самой родной и близкой.